Фрегор Ардин

Сегодня Рарг отпустил его молчаливым кивком, и Гаор понял, что Рарг знает о завтрашнем выезде. Ну да, все всегда всё знают. Предстоящая поездка не пугала, но уже и не радовала. Да, на празднике с обязательными безобразиями и паскудствами его не будет, и это хорошо, но с пятого дня третьей декады и до пятого дня четвёртой декады — это десять дней, полная декада и всё это время один на один с психом, а что его хозяин — псих, и самый настоящий, Гаор твёрдо знал. И похоже, намного легче не будет. Ну так, что ты к Огню, что Огонь к тебе, а встречи не миновать.

С этим он спустился в подвал и как всегда после тренировки сразу пошёл к Первушке. Милок, правда, сегодня добрался сам и упал только в кабинете.

И дальше было бы как обычно, если бы не необходимость выезда в полпятого. Так что вместо отдыха он готовил выездную форму, зато на ужин попал в общую столовую, и даже сигарету смог выкурить вместе со всеми, а не сам по себе. И уже собирался в душ, когда в его отсек заглянул Голован. Тот был уже в расхожем тёмно-сером, что указывало на не рабочее, а личное время, но с небольшим ящиком для инструментов в руках.

— Дамхарец, свободен?

— Ну? — обернулся к нему Гаор.

— Идём, поможешь мне.

— Это в чём? — поинтересовался Гаор.

Голован улыбнулся с чуть заметной насмешкой.

— Не перетрудишься, не бойся, — и уже вполне серьёзно. — Ты в технике разбираешься, а электриков я не хочу беспокоить. И не переодевайся, можно и в расхожем.

Это становилось совсем интересно. Так с ним ещё никто здесь не говорил. Именно поэтому, не из страха — а чего и кого после всего ему бояться? — а из интереса и потому, что не приказали, а попросили, Гаор и пошёл с ним.

По внутренним переходам они прошли в северное крыло, и Гаор, вспомнив, что Орнат обитает именно в северном крыле, насторожился. Заманили, заводят? Но к его облегчению, вышли они на другом нежилом, как он вспомнил план, этаже.

— Это галерея, — объяснил Голован, явно привычным движением включая свет. — Бывал?

— В этой нет, — усмехнулся Гаор, с невольным интересом оглядывая висящие на стенах картины.

К его удивлению, Голован только молча кивнул, будто и не ждал другого ответа.

Работа оказалась и пустяковой — отошли кое-где контакты — и необычной. Некоторые картины висели в два слоя. Верхняя закрывала нижнюю и сдвигалась малозаметной, вернее, совсем незаметной для незнающего, маленькой кнопкой в левом нижнем углу массивной рамы. Это были портреты, как сразу понял Гаор, Ардинайлов. Разумеется, свободных, в богатых, зачастую старинных одеждах, напыщенно величественных позах, но таких же востроносых, как обитатели первой и второй спален. Голован всех изображённых знал и по ходу дела как невзначай называл их Гаору, но не имена, а кем они приходятся нынешним обитателям «Орлиного Гнезда». На одной из «внутренних» картин рядом с вальяжно расположившимся в кресле стариком — он уже попадался раньше, и Голован назвал его «Первому Старому дед» — стояла, нежно приобняв его за плечи, девочка лет двенадцати в нарядном, но не парадном платье. Лицо её привлекло Гаора. Он не сразу понял, чем именно, и постоял, разглядывая. И вдруг сообразил. Поза, лицо и глаза странно и притягательно не подходили друг другу. Уверенная ласка лежащей на плечах старика руки, смущенная детская улыбка и холодные, настороженно внимательные глаза. Голован искал нужную отвёртку в ящике с инструментами, а он стоял и рассматривал. И всё больше ощущал, что где-то он её или очень похожую на неё уже видел. И воспоминания были не очень приятные. Но почему?

— Ну, и как тебе? — подошёл к нему Голован.

— Что? — вздрогнул Гаор. — Ты о чём?

— О ней, — Голован подбородком указал на портрет. — Узнал?

— Откуда? — искренне удивился Гаор и, не удержавшись, спросил. — Кто это?

— Тогда её Орингой звали, — негромко заговорил Голован. — Мне она бабка, по матери. И по отцу. Свободнорождённой была, дед её, рассказывали мне, любил, очень любил. А она в четырнадцать лет сбежала из дома. К летуну, ну, авиатору. Стала его подругой и сына ему родила. Мальчишку бастардом записали, а он, как ей пятнадцать исполнилось, ну, чтоб закон не нарушать, женился на ней. И она ему ещё сына родила, уже законного, правда, младшего, то ли третьим, то ли четвёртым был. Приехала за приданым, отец с братом, его ты знаешь, Первый Старый, встретили, угостили. Как положено. Она, говорят, прямо за столом заснула. А проснулась с клеймом и в ошейнике. И стала Змеюгой. Старшей над рабами. Дом вела, всех вот так, — он показал Гаору плотно сжатый кулак, — держала. Я её помню. Умная была. И злая. А иначе не выжить.

Гаор слушал его молча, прикусив изнутри губу. Летун? Авиатор? Неужели? И когда Голован замолчал, спросил его:

— Зачем ты это мне рассказываешь?

— Чтоб ты знал, — Голован твёрдо, даже требовательно смотрел ему прямо в глаза. — Она же и тебе бабка.

— Откуда ты знаешь? — глухо спросил Гаор.

Голован усмехнулся.