Фрейд

Но как Фрейд многократно напоминал, выступая против вульгарного сексуализма, сновидение не целиком сексуально, желание содержит в себе и многое другое, в частности, влечения к агрессии и смерти, причем достаточно трудно понять, как сновидение, в котором действует конденсация, соединение, аккумуляция и которое находится на службе объединяющего Эроса, может отделить их от сексуального влечения. Тем более выдающимися можно считать усилия Фрейда, пытающегося наметить, например, в братских отношениях работу смерти. По поводу взаимоотношений братьев и сестер он пишет: "Я не знаю, почему мы заранее полагаем, что они должны быть сердечными; всем нам известны братья-враги, и мы часто отмечали, что неприязнь возникает в детстве или существует изначально. Многие взрослые, в настоящее время нежно любящие своих братьев и сестер, в детстве жили с ними в состоянии постоянной войны. Старший плохо обращался с младшим, клеветал на него, отнимал у него игрушки. Младший, полный бессильной злобы, завидовал старшему и боялся его. Его потребность в свободе и чувство справедливости восставали против угнетателя". Эти замечания, столь ценные для понимания "братства" с точки зрения его политических функций и эффектов, тесно смыкаются с данными о выражениях смерти в сновидениях, которые легли в основу теории, разработанной Фрейдом двадцать лет спустя. "Я обнаружил, - отмечает он, - сновидения о смерти братьев и сестер, отвечающие нарастающей неприязни, у всех моих больных женщин".

Теория торможения, рассматриваемая Фрейдом как "краеугольный камень, на котором покоится все здание психоанализа", находит в сновидении убедительные иллюстрации, часто поражающие воображение. Ни один человек не способен избежать того, что с такой силой наступает на него, возникает внутри него вместе со сновидением. Заторможенные действия и эмоции, прерванные порывы, заблокированные мотивации и другие формы и воплощения заторможенного желания обретают в сновидении свободный полет, и простое внимание, обращенное на них индивидуумом, открывает путь к глубокому познанию. Анализ сновидения проходит различные пласты торможения, начиная от обычных, подавленных в период бодрствования действий, легко наблюдаемых в виде проявлений двойственности, до элементов торможения, связанных с детским опытом, которые, часто в большом количестве, возвращаются в сновидениях. Так мы приближаемся к первичному ядру, образуемому "первоначальным торможением" и " функционирующему, - как пишут Лапланш и Понталис, - в качестве полюса притяжения по отношению ко всем элементам торможения".

Подводя под сновидение со всеми его атрибутами принцип регрессии, Фрейд решительно поворачивает его к прошлому. "Детские впечатления" являются "главной движущей силой, формирующей любое сновидение", а детство человечества служит для сновидения "филогенетическим наследием". "Сон отражает прошлое, - делает он вывод в "Толковании сновидений", - так как в прошлом заключены все его истоки... Сновидение приводит нас в будущее, поскольку демонстрирует исполнение наших желаний; но это будущее, являющееся настоящим для видящего сон, благодаря непреходящему желанию моделируется в виде картины прошлого".

При своей очевидной простоте и впечатляющих проявлениях, имеющих часто место в сновидениях, понятие регрессии слишком сильно диктует свои законы при аналитической работе. Признавая его большое эвристическое значение и эффективность при исследованиях, следует констатировать, что оно осуществляет однонаправленное воздействие, ориентирует восприятие времени во сне в отчетливо пассеистском духе, стремится придать механическим повторениям повышенный смысл и представляет взору субъекта развивающуюся несколько прямолинейно и довольно разрозненную картину.

Однако движение мысли Фрейда, равно открытое прошлому и будущему, его порыв позволяют преодолеть "фиксацию" на определенных объектах. Через регрессию Фрейд достигает "истоков", она позволяет коснуться "вечного" и "нетленного", а также разоблачить обманы и иллюзии, которыми прошлое обильно и с успехом снабжает человеческую психику.

Придавая слишком большое значение прошлому, этой тяжкой ноше, мы теряем "эластичность" времени, помогающей мысли непрерывно перемещаться между прошлым, настоящим и будущим, пренебрегаем современными структурами, поддерживающими хрупкое, но столь необходимое общее равновесие, позволяем ускользнуть главному, исходящему из центра сновидения в виде "света утопии".