Фрейд

Он не питает никаких иллюзий относительно приема, который уготован его книге. Он мечтает провести десяток дней в Риме у своего друга Флиесса, но тут же уточняет: "Это - если все будет хорошо, если у меня будут средства к существованию, а меня самого не посадят в тюрьму, не подвергнут линчеванию или бойкоту из-за моей египетской книги о сновидениях!" Нельзя не почувствовать удивительный, экзотический, таинственно-восточный дух этого определения "египетская", приложенного к готовящейся книге о снах. В книге "Моя жизнь" Фрейд выскажет позднее свое пренебрежительное отношение к практическому руководству немецкого невропатолога В.Эрба, назвав его "египетским ключом к сновидениям". Здесь же этот термин, впервые примененный, имеет отголосок дьявольского, потустороннего, адского, растревоженного вторжением Фрейда, косвенно отражающего природу обнаруженных им явлений, что заставит улюлюкать и призывать к линчеванию "сплоченное большинство". Но "египетский" - это и сущность еврея Моисея в том виде, как ее постарается воссоздать Фрейд в своей последней книге "Моисей и монотеизм". Можно сказать, что египетская печать отмечает собой как начало исследований Фрейда, каковым является "Толкование сновидений", так и конец - "Моисея...", и можно легко почувствовать очарование этого египетского духа, неизвестно откуда возникшего и бросающего таинственные отблески на написанное Фрейдом.

Одна из его пациенток, пишет он в "Исследованиях истерии", всегда разговаривала с ним, зажав в руке маленькое распятие из слоновой кости - "как будто я был Сатаной". Свой "сатанизм" Фрейд подчеркивает без колебаний, выбирая в качестве эпиграфа к "Толкованию сновидений" две строки из "Энеиды": "Flectere si nequeo Superos, Acheronta movebo". "Если мне не удастся тронуть Богов, я расшевелю их".

Выступление против Богов, Superos, непризнание их авторитета и власти и спуск в Ад, Acheronta, который вынужден покоряться святотатственному вторжению человека и открыть свои секреты,- таково явление Фрейда, полное вызова, гордости, направленное на ниспровержение авторитетов, которое можно назвать люциферским, прометеевским или фаустовским и главной целью которого остается фундаментальное познание. Он несет свет (такова точная этимология слова lucifer) туда, где царствуют сумерки и хаос, и, подобно Прометею, доставляет людям похищенный у богов огонь, чтобы помочь им преодолеть невзгоды, согреть и возвысить. Портрет Фрейда как "конкистадора" разума, человека "вне закона", анархиста прекрасно дополняет эту картину.

Жажда знания, которую Фрейд считал главной мотивацией своих действий, позволила ему проникнуть в самые глубины и оттуда извлечь свою добычу. Поскольку секрет человеческого естества - единственный настоящий секрет, подобный загадке Сфинкса (невозможно вырвать у ревностно хранящих его богов, познать на верхних (superos) этажах психики, то есть на уровне сознания и известных знаний, доступных рациональной науке, анализирующей внешнюю, объективную сторону предметов), Фрейд спускается за ним в Ад, в царство теней, обращается к ночному существу человека: "Странная работа, - пишет он 11 октября 1899 года, - происходит на нижних уровнях". Он проникает в мир сновидений, полный абсурда, обращается к фантазиям оккультизма и несет туда "луч света", придает им новую психологическую рациональность, выработанную психоанализом. Именно с помощью здравого смысла, закаленного в огне субъективности (самоанализа), Фрейд осваивает область сновидений, всегда считавшуюся иррациональной; рациональный подход позволяет ему разложить реальность сновидений на составные части, выявить главное их содержание, обусловленное скрытыми мыслями, проследить самые тонкие проявления удивительной "работы сна", заключающейся в странных смещениях, образовании неожиданных превращений и символов, придающих желаниям фантастическое воплощение. Мы еще вернемся к этому. Здесь важно отметить, что люциферские действия Фрейда, подчиняющего "иррациональность" сновидения живой и страстной рациональности, выявляют, внезапно высвечивают скрытую сторону человеческого существа. Он создает настоящую новую науку, делает крупный шаг вперед в области антропологии, или, может быть, лишь совершает возвращение после нескольких веков господства "обскурантизма" к уже существовавшему пониманию огромной роли сновидений в жизни человека.