Фрейд и психоанализ

[462] Девочка рассказала матери следующую историю. У нее был любимый учитель, в которого она была тайно влюблена. За последний семестр она сильно отстала в учебе и думала, что утратила его расположение. Через некоторое время на его уроках девочке впервые сделалось дурно. Помимо приступов тошноты, она чувствовала отчуждение и даже некоторую враждебность по отношению к нему. В результате все свои дружеские чувства девочка направила на бедного мальчика, с которым обычно делила хлеб, который приносила в школу. Вскоре она стала давать ему и деньги, чтобы он мог сам купить себе еды. Однажды в разговоре с этим мальчиком она высмеяла своего учителя и назвала его козлом. Мальчик привязался к нашей пациентке и считал себя вправе время от времени взимать с нее дань в виде мелких денежных подарков. Испугавшись, как бы мальчик не рассказал учителю, что она назвала его козлом, девочка пообещала ему два франка, если он поклянется никогда об этом не говорить. С этого момента мальчик начал шантажировать ее; он с угрозами требовал денег и преследовал ее по дороге в школу. Девочка была в отчаянии. Приступы тошноты были тесно связаны с этой историей. Хотя после откровенного разговора с матерью ее душевное спокойствие должно было восстановиться, этого не произошло.

[463] Как я уже упоминал в предыдущей лекции, рассказ о болезненном эпизоде нередко оказывает терапевтический эффект. Как правило, последний длится не очень долго, хотя иногда может сохраняться в течение длительного времени. Подобное признание, естественно, далеко не анализ, хотя в настоящее время многие специалисты по нервным болезням убеждены, что анализ – это лишь более подробный анамнез или исповедь.

[464] Вскоре после этого у девочки случился сильный приступ кашля, и она пропустила один учебный день. На второй день она пошла в школу и чувствовала себя прекрасно. На третий день кашель возобновился. На этот раз он сопровождался болями в левом боку, высокой температурой (39,4°) и рвотой. Доктор опасался воспаления легких. Но на следующий день все симптомы снова исчезли. Девочка чувствовала себя хорошо; от лихорадки и тошноты не осталось и следа.

[465] Тем не менее наша маленькая пациентка все время плакала и не хотела вставать. Я заподозрил серьезный невроз и посоветовал аналитическое лечение.

[466] На сеансе девочка казалась нервной и скованной. Время от времени она неприятно и принужденно смеялась. Прежде всего ее спросили, каково это – лежать в постели весь день. Она сказала, что это здо́рово: все приходили ее проведать, а главное – мама читала ей книжку, в которой рассказывалось о принце, который заболел и выздоровел только тогда, когда исполнилось его желание, а именно: чтобы его маленькому другу, бедному мальчику, позволили остаться с ним.

[467] Ей указали на очевидную связь между сказкой, ее собственной любовной историей и ее болезнью. Девочка заплакала и сказала, что лучше пойдет играть с другими детьми, иначе они убегут. Получив разрешение, она убежала, но вскоре вернулась, несколько удрученная. Ей объяснили, что она убежала не потому, что боялась, что убегут ее товарищи, а потому, что сама хотела убежать из-за сопротивления.

[468] Во время второго сеанса пациентка была не такой взволнованной и подавленной. Разговор зашел об учителе, но она стеснялась говорить о нем. Наконец девочка со стыдом призналась, что он ей очень нравится. Ей объяснили, что она не должна этого стыдиться; напротив, ее любовь – гарантия того, что на его уроках она будет особенно стараться. «Значит, мне можно его любить?» – спросила девочка, сияя от счастья.

[469] Это объяснение оправдывало ребенка в выборе объекта любви. По всей вероятности, она боялась признаться в своих чувствах даже самой себе. По какой именно причине девочка стеснялась своей симпатии, сложно сказать. Ранее считалось, что либидо весьма неохотно обращается на человека вне семьи, ибо все еще находится в плену инцестуальной связи – весьма правдоподобная точка зрения, от которой трудно отказаться. С другой стороны, бедный мальчик тоже не принадлежал к членам семьи. Следовательно, трудность заключалась не в переносе либидо на внесемейный объект, а в каких-то других обстоятельствах. Очевидно, любовь к учителю представлялась ей более трудной задачей и требовала гораздо больших моральных усилий, нежели любовь к мальчику. Намек аналитика, что любовь должна побудить ее к особому прилежанию, вернул девочку к реальной задаче, состоявшей в приспособлении к учителю.