Фрейя Семи Островов

Мне не суждено было взирать на эти чудеса; я довольствовался тем, что любовался её изящной прической, которая была ей очень к лицу, подчеркивая красивую форму головы.

В полумраке — когда жалюзи на западной веранде бывали опущены, или в тени фруктовых деревьев около дома — её пышные блестящие волосы, казалось, излучали свой собственный золотистый свет.

Она обычно одевалась в белое и носила короткие юбки, не мешавшие при ходьбе и открывавшие её изящные, зашнурованные коричневые ботинки. И только голубая отделка оживляла иногда её костюм. Никакие физические усилия как будто не утомляли её. Я видел однажды, как она вышла из лодки после долгой прогулки на солнцепеке (она гребла сама): дыхание её было по-прежнему ровным, и ни один волосок не выбился из прически. Утром, когда она выходила на веранду, чтобы взглянуть на запад, в сторону Суматры, она казалась такой же свежей и сияющей, как капля росы. Но капля росы испаряется, а во Фрейе не было ничего эфемерного. Я помню её округлые сильные руки с тонкими запястьями, широкие крепкие кисти рук с суживающимися к концам пальцами.

Я не знаю, действительно ли она родилась на море, но мне известно, что до двенадцати лет она плавала со своими родителями на различных судах. После того как старик Нельсон потерял жену, перед ним встал серьёзный вопрос — что делать с девочкой. Одна добрая леди из Сингапура, тронутая его немым горем и затруднительным положением, предложила взять на себя заботу о Фрейе. Это соглашение длилось шесть лет, а тем временем старик Нельсон (или Нильсен) «удалился от дел» и устроился на своем острове; тогда-то и было решено (так как добрая леди уезжала в Европу), что его дочь приедет к нему.

Старик заказал немедленно через своего сингапурского агента «громадный» рояль Штейна и Эбгарта. В то время я был капитаном маленького парохода, который вел торговлю с островами, и мне кое-что известно о «громадном» рояле Фрейи, так как на мою долю выпало отвезти его к ней. С трудом выгрузили мы огромный ящик на плоскую поверхность скалы среди кустарников, и во время этой морской операции едва не вышибли дно у одной из моих шлюпок. Участие принимала вся команда, включая механиков и кочегаров, и, изощряя всю свою изобретательность, прибегнув к рычагам, канатам, валам и наклонным плоскостям из намыленных досок, трудясь на солнцепеке, подобно древним египтянам, сооружающим пирамиду, мы дотащили его до дому и водрузили на западной веранде, игравшей в бёнгало роль гостиной. Затем мы осторожно отодрали доски ящика, и перед нами наконец предстало великолепное чудовище из розового дерева. С благоговейным волнением мы бережно придвинули его к стенке и впервые за целый день вздохнули свободно. Несомненно, это был самый тяжелый предмет на всём островке со дня сотворения мира. Обилие звуков, издаваемых им в этом бёнгало (игравшем роль деки), было поистине удивительно. Рояль гремел до самого моря. Джеспер Эллен говорил мне, что рано утром на палубе «Бонито» — его удивительно быстрого и красивого брига — он совершенно отчетливо слышал, как Фрейя разыгрывает гаммы. Правда, этот парень всегда бросал якорь безрассудно близко от берега, о чём я ему не раз говорил. Конечно, эти моря спокойны до однообразия, а Семь Островов — особенно тихое и безоблачное местечко. Но всё же иногда полуденная буря над Банкой или даже один из тех зловещих густых шквалов от дальнего берега Суматры внезапно устраивали вылазку на острова, заволакивая их на два-три часа вихрями и синевато-черным мраком, чрезвычайно зловещим. Опущенные тростниковые жалюзи отчаянно стучали от порывов ветра, весь бенгало содрогался до основания, и тогда Фрейя садилась за рояль и в ослепительных вспышках молнии играла дикую музыку Вагнера, а вокруг обрушивались громовые удары, от которых волосы у вас вставали дыбом. В такие минуты Джеспер застывал на веранде, любуясь её гибкой, стройной фигурой, удивительным сиянием её белокурых волос, быстрыми пальцами на клавишах, белизной её шеи… а там, у мыса, бриг вздымался, натягивая канаты в какой-нибудь сотне ярдов от опасных, до блеска черных скал. Ух!

И причина этого, изволите ли видеть, была одна: когда он возвращался ночью на борт и опускал голову на подушку, он чувствовал, что находится так близко от своей Фрейи, спящей в бёнгало, как только возможно при данных обстоятельствах. Слыхали вы о чем-нибудь подобном? И, заметьте, этот бриг должен был стать домом — их домом — плавучим раем, который Джеспер постепенно снаряжал, как яхту, чтобы блаженно проплавать на нем всю свою жизнь вместе с Фрейей. Глупец! Но парень всегда рисковал.