Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой

— Я не любила Ники[4]. Я его боялась. Бывали минуты, когда я его ненавидела. Но за несколько дней до вашей свадьбы я почувствовала к нему такую жалость, такую теплоту… Он — моя судьба, это от Бога… его надо любить… С ним[5] у меня была детская любовь; и он знал, что не смеет помышлять о русской царице[6].

И потом Мама сказала, ей уже с детства было известно, что ее ждет исключительная судьба. В семье на нее взирали, как на солнце. Это случилось так. Когда она родилась, и ее принесли к королю[7], было уже темно. И вдруг луч солнца осветил комнату. Король испугался. Кормилица тоже. Тогда Агинушка[8] (она была взята в качестве няни) сказала:

— Молитесь Богу, родилась царица!

Что это было, откуда взялось это солнце? Никто не знал. Говорили о северном сиянии. Никто этого не знал. Это было чудо, так думает Мама.

Между прочим, я должна сказать, что я никогда не встречала людей, которые верили бы в чудеса и в чудесное так, как Папа и Мама. Мама даже еще больше Папы. Обыкновенно Мама говорит мало, и, когда она говорит о чем-нибудь серьезном, это так скучно и мало интересно. Но когда она заговаривает о чудесах или о необычайном, она тотчас же преображается, она почти горит. Папа заметил это тоже. Он говорит:

— Если бы ты не была царицей, то была бы пророчицей!

Мама смеется, она говорит:

— Может быть, тогда бы меня больше почитали!

Папа говорит еще:

— Когда Мама ночью начинает говорить о чудесном, тело её горит, подушка горит. И вот, — говорит он, — тогда нет никого лучше неё. Никого. Все красавицы перед ней — труха.

Возможно.

9-е.

Отозвали, не дают кончить. Эти два дня все кипит. Все говорят о[9] … Думе[10]. Дума путает всех. Особенно Папу.

10-е.

Обращаюсь опять к рассказу Мамы.

— Я росла, — говорит она, — как царица …[11], только игра, и что серьезное еще не пришло. И когда Лиза[12] уехала в Москву, мне было так страшно. Она выдумала, что солнце взойдет оттуда и, когда я приехала во дворец, и Гневная[13] там зашипела, как змея, и назвала меня Гессенская муха, и Ники не захотел меня сопровождать, я так рассердилась! И я решила пребольно ужалить. Гневная должна была узнать, что муха тоже может быть очень злой. А относительно Ники я подумала: «Не буду его любить, буду мучить!» И потом, знаешь, когда за мной приехали, я стала собираться в Россию уже со злобой царицы. И вот, перед отъездом, у меня вдруг появилось к Ники такое доброе и мягкое чувство. Это были Божьи солнечные лучи. Его надо было любить ради Бога…

В последние дни перед моим отбытием с царским поездом меня укладывали рано. Мне делали растирания: боялись припадка.

23-е.

Мама заболела в возрасте 14 лет, когда у неё начались менструации. В ото время у неё начинается сонливость. Она засыпает. Потом во время сна у неё делаются конвульсии. Она бьется по несколько минут. Потом успокаивается. Снова засыпает. Начинает говорить или петь — ужасающим образом. Ее лечили. Это прошло. Когда ей исполнилось 18 лет, болезнь стала возобновляться, но редко: два, три раза в год.

Она уже заранее чувствовала приближение судорог. За несколько дней до отбытия царского поезда у неё была тошнота. Так всегда начинались припадки. Агинушка сделала ей растирание. Растирание делалось всегда перед судорогами. Его надо было делать очень осторожно, так как оно могло подействовать усыпляюще. В тот день она легла ровно в одиннадцать часов. Она уснула тотчас же. У неё находилась Агинушка. Ей приснился сон. Она так рассказывает:

— Я видела сон. Мне приснилось, что прибыла царская карета. Впереди я увидела белых лошадей, но очень маленьких, точно игрушечных. Это было забавно. Как повезут они карету? А на козлах — царь Николай. На нем длинная белая рубашка, на голове корона, разутый и в руке золотой прут. Я спрашиваю — что это за наряд на царе. Мне говорят, — так надо. А почему он сидит на козлах, а не рядом со мной? Потому что с этими лошадьми может справляться только он. Я засмеялась: ведь это же не лошади, а игрушки!.. А теперь начинается самое ужасное… Он стегнул лошадей, они понеслись, как птицы. Бегут по улицам, давя людей. Я слышу хруст ломаемых костей. Вижу кровь. Кровь брыжжет на меня, в лицо, на руки, я вся в крови. Меня бросает и швыряет во все стороны… Я кричу, прошу остановиться… Но царь продолжает размахивать золотым прутом. И они бегут, бегут!.. Мы очутились перед какой-то стеной. Говорят, это Кремль. Хочу подняться — не могу. Вижу перед собой двух людей. Молодую в черной вуали, опирающуюся на палку, и рядом с ней мужика, рябого, босого, в белой как и царь, шелковой рубахе, со страшными глазами. Я кричу, зову — никто не идет ко мне… Подошла только эта дама. Она помогала мне выйти из кареты. Я хочу итти, но чувствую, что мне трудно двинуться…. Проснувшись, я долгое время не могла притти в себя.

Царица боится этого сна и никому его не рассказывает. Папе она рассказала этот сон уже позднее, когда они остались наедине. Он очень взволновался.

Мне Мама рассказала этот сон, потому что она говорит: