Фрейлина императрицы

Не зная, что отвечать на это, девушка тем самым бессознательно, но искренно сознавалась, что предпочла бы остаться крестьянкой и быть женой нищего придурковатого бобыля, но доброго, красивого и любящего…

Часто вспоминала Софья, что команда русских солдат явилась в тот день, когда был уже назначен девичник. Опоздай московский офицер на день или два, что было бы? Теперь она была бы здесь с мужем. Цуберку признала бы и приблизила к себе царица, так же как мужей Христины и Анны. А чем ее милый Цуберка хуже Михаилы Якимовичева или Янко Енрихова.

«Странная судьба! Грустная судьба!» — если не говорила, то чувствовала красавица девушка, в которой искра первой любви так глубоко запала в сердце, что уже очевидно не могла потухнуть в нем.

Однажды, после целого вечера думанья и некоторого волненья, Софья, плохо проспав ночь, наутро поехала к отцу.

Карл Самойлович был всегда особенно рад посещению дочери, на которую уже взирал теперь не только с восхищением, но и с известной долей подобострастья.

Впрочем, все обитатели Крюйсова дома всегда встречали Софью радостно, шумно, но относились к ней уже с каким-то особенным почтением и удивлением.

— Тут дело не чисто! — говорили обе тетки относительно возвышения Софьи. Но, разумеется, вполне высказаться они не могли, потому что сами не находили объяснения… За исключением разве колдовства.

На этот раз Софья явилась несколько взволнованная, с особым выражением в лице. Она собралась объясниться с отцом насчет очень важного дела.

И не сразу решилась девушка заговорить.

— Ты не сердись отец, не пугайся… А пуще всего не кричи на меня… — объяснила она.

— Ладно. Ладно… Говори. Начудила, бед каких натворила, что ли? — недоумевал Карл Самойлович.

— Нет… Я с просьбой… С важной просьбой. И не чаешь, какая она важная.

— Ну, ну… Какие могут у тебя быть до меня просьбы! Мне у тебя, а не тебе у меня просить надо в нуждах.

— Я хочу замуж… Выдай меня замуж! — сразу выговорила как выпалила Софья.

— Любое дело, дочка.

— Так ты мне перечить не станешь?

— Зачем. Любое дело. Но оно от меня ныне не зависит. Все теперь зависит от государыни. Как она соизволит. Ее проси.

— Боюсь. Ты попроси…

— Что ж. Изволь… Это дело простое… Жениха ей тебе выбрать в столице немудрено. Всякий тебя возьмет.

— Нет. Жених есть… Только согласие нужно.

— Есть?! Как есть? Кто такой?!

— Да все тот же, батюшка…

— Тот же? Какой такой — тот же?

— Тот, которого я и прежде хотела в мужья. Еще в Дохабене, — нерешительно проговорила Софья.

— В Дохабене? — изумился Карл Самойлович. — Что ты? Я ничего не пойму.

— Был же у меня жених в Дохабене.

— Цуберка там был у тебя… А другого я…

— Да, Цуберка.

Карл Самойлович вытаращил глаза на дочь и изумленно молчал. Он ничего не понимал.

— Что ты… Ума решилась… Или я не понял тебя… Или ты балуешься… — выговорил он. — Цуберка? Ныне за Цуберку замуж собралась… Да что ты, рехнулась совсем, что ли?

— Я его, отец, люблю… Как прежде, так и теперь… — отозвалась Софья грустно.

Карл Самойлович развел руками.

— Ну, Софья, я от тебя этакого не чаял услыхать, — вымолвил он наконец гневно. — С виду ты стала совсем другая. Все даже дивятся, глядя на тебя. А ты вдруг, выходит, совсем дура глупая.

Софья вдруг оживилась и стала горячо доказывать отцу, что если б команда, арестовавшая всю их семью, запоздала на два дня, то она была бы теперь здесь, в Петербурге, уже с мужем, так же как и ее две тетки — Христина и Анна.

— И слава Тебе, Господи, что не успели свадьбу сыграть, — воскликнул отец. — Что бы тогда было. Ты бы сидела теперь здесь с нами, как твои тетки. Царица допустила бы тебя к себе только раз или два. А теперь ты живешь у нее во дворце.

— Что ж из того. Я была бы замужем и счастливая. А теперь я — одна.

— Да тебя выдадут замуж. Я буду просить государыню. Она найдет тебе мужа из дворян здешних, из вельможных… А не ганца-свинопаса.

— Цуберка свиней не пас никогда! — ребяческим голосом произнесла Софья, слегка обидевшись.

— В стаде всяком и свиньи есть… Да не в том дело. Он простой мужик! — сердился Карл Самойлович.

— А мы?

— Мы? Как мы… Что ты?

— Мы-то кто же? Те же мужики!

— Мы!

— Да из мужиков же…

— Теперь уже дворяне русские.

— Были мужики, да еще крепостные, а не вольные.

— Были. Ну так что же?

— Цуберка мог бы также сделаться дворянином милостью царицы.

— Пастух. Дурак… Хорош бы он был дворянин. Срам и соблазн один. Ведь этот Цуберка — дурень совсем, оголтелый дурень.

— Не простее дяди Дириха, или Федора, что ли, — отозвалась Софья резко.

Карл Самойлович замолчал и не знал, что ответить, хотя понимал и чувствовал всем сердцем, что его Софья, с одной стороны, просто «ума решилась», а с другой — совершенно права. Брат Дирих, или Федор, — тот же Цуберка. А Цуберка — пастух, бобыль — и только… И латыш, и нищий, и дурак. Да чего еще хуже-то?!