Фрейлина специального назначения

«Знаешь, Эля, что именно мне нравится в молодых первокурсницах? Не их молодость, не сексуальность, не привлекательность, а наивность и бесхитростность. Вы открыто смотрите на мир, доверяете, неспособны нанести удар в спину. Апотом вы портитесь, потому что вас учат хитрости и предательству. Вы везде ищете двойное дно! Все эти балы, вечные праздники, опьяняющая красота и излишнее внимание меняют вас. Еще месяц назад ты была чистой и яркой, а теперь… становишься хищницей, готовой перегрызть горло… Пожалуй, на этом наша с тобой игра подойдет к концу. Как я и говорил, увы, но век моих муз недолог».

Едва я дочитала, бумага вспыхнула и превратилась в горстку пепла, при этом даже не опалив рук.

— Все, доигралась… — На душе стало противно.

Нет чтобы радоваться, мол, легко отделалась. Сама ведь не раз думала о том, как избавиться от этого странного внимания со стороны зельевара, и вот оно… Но нет чувства победы, мне горько и противно… Причем ощущение, будто я во всем виновата…

— Дурацкий магистр страстей, — выругалась я. От нахлынувших эмоций поняла, что, если сейчас не уйду умываться, разрыдаюсь, как ребенок. Нарочито быстро рывком сменила положение с полулежачего на сидячее, спустила ноги на пол и тут же пожалела об этом.

Мурз дождался своего звездного часа и вцепился всеми четырьмя лапами в мои икры…

Я взвыла не столько от боли, сколько от осознания того, что закон Мерфи на мне сработал во всей своей красе — когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже.

* * *

Еще в начале недели сверкавшая чистотой лаборатория Глеба наконец-то начала покрываться первой пылью, ее одинокие частички неторопливо оседали на стенках многочисленных колбочек, мензурок, склянок с реактивами и баночек с экстрактами, как бы намекая — а давай устраивать генеральные уборки раз в неделю.

На все это с затуманенным взором смотрел хозяин химического «великолепия» и пытался отловить убегающую от него мысль. Мысль витала в воздухе и на бумагу переноситься отказывалась, недописанные строчки повисли незавершенными фразами:

О, был он зол, как черти ада,
Смотрел он с болью на тебя.
Он верил, он любил когда-то.
Разбито сердце у орла.

И повторилась вечность вновь,

Не пожелал понять он правды…

Последние две строки упорно не хотели становиться завершенным четверостишием, потому как перед глазами поэта до сих пор стояла рыжая Элла, только что уволенная с поста музы.

— Яйаду, срочно дайте мне яйаду, — запустив тонкие пальцы в волосы, трагически попросил сам у себя брюнет.

Просто последние фразы стиха вдруг резко вспыхнули у него в мозгу, заставив задуматься, а правильно ли он поступил по отношению к бывшей музе. Ну, подумаешь, подружкам рассказала о своих мыслях и чувствах, ну, придумали коллективный ответ, они же не знали, что письмо не просто бумага с буквами, а довольно сложный подслушивающий артефакт.

Решив додумать все эти мысли позднее, Глеб торопливо дописал стих, боялся спугнуть пришедшую идею.

И повторилась вечность вновь,
Не пожелал понять он правды.
Не стал играть с тобой в любовь.
В театре зрители так рады.

Едва он поставил последнюю точку, на плечо легла женская легкая рука.

— Я миллион раз просил не подкрадываться ко мне со спины, — устало напомнил он женщине, стоящей позади.

Она тяжело вздохнула и обошла сидящего за конторкой мужчину кругом, теперь их разделяла только столешница. Поиски, куда бы присесть, много времени у физкультурницы не заняли, недолго думая, она изящно примостилась на одну из ближайших парт и, закинув ногу на ногу, продолжила молчать, ожидая, что же ей скажет сам магистр страстей.

— Ты у себя на занятиях тоже на столах сидишь? — поинтересовался он.

— Вот еще, у меня в спортзале они отсутствуют как класс мебели.

— Троя, зачем ты пришла? — решил не тянуть кота за хвост мужчина.

Преподавательница располагающе улыбнулась.

— Мне порой кажется, что в этой Академии работаем только я и Эридан… Глеб, ау! Ты на каких облаках витаешь, сегодня с утра все преподаватели обходят Академию вдоль и поперек, проверяют еще раз все закоулки, убеждаются в безопасности. Вообще-то сюда королева прибывает.

Поэт лишь пожал плечами:

— Забыл, виноват…