Фрейлина

Кусая травинку, Гвинет читала письмо королевы Марии: «Трудность состоит в том, что Мэйтленд, благослови его Боже, всего лишь посол хоть и лучший, — ты знаешь: он хорошо служил моей матери. По этой причине я с нетерпением жду, когда ты доедешь до Англии. Я понимаю, перед каким выбором стоит Елизавета: англичане, несомненно, боятся в будущем оказаться под властью монархини-католички. И все же я не могу подписать договор, где сказано, что я отказываюсь от своих прав на английскую корону, в то время как я жду от Елизаветы официального подтверждения, что я ее наследница. Она публично заявила, что не знает никого, кто имел бы больше прав на английский трон, чем я, но при этом не подтверждает свое мнение в соответствии с законом. Она заявляет, что не сделает этого, пока я не подпишу договор, а я не могу подписать договор, пока не получу это подтверждение».

Гвинет вздохнула и посмотрела на небо. Сегодня оно такое лиловое! Ее поместье здесь, на острове Айлингтон, оказалось гораздо красивей, чем она помнила. Может быть, она забыла огромную мощь моря и то, с какой страстью волны бросаются на берег. И долины тоже: тонкие полоски зелени и на них такие белые овцы.

Даже гордо поднявшийся над землей готический замок на скале был ей дорог.

Это, конечно, далеко не Кэстл-Грей. Здесь гораздо больше сквозняков, меньше ковров, и огонь в камине, кажется, никогда не прогревает до костей. Но это все-таки красивый замок. Построенный лишь для обороны от врагов, он выглядит гордо и величественно.

Хозяйские комнаты оставались за ней. Энгус не жил в них даже в то время, когда знал, что она уехала отсюда на много лет. Поселиться в них для него было бы грехом, а он был набожным человеком.

Церковные службы по воскресеньям были такими длинными, что занимали почти весь день. В воскресенье никто не работал. Даже хозяева замка в этот день сами обслуживали себя. Энгус настоял и на том, чтобы Гвинет, пока находится здесь, выезжала в море с рыбаками на лодках и смотрела, чем занимаются пастухи. Воскресенье — день отдыха, и Энгус приказал своим слугам отдыхать в этот день.

Но на деле Энгус оказался совсем не похож на злого великана из сказки, каким его помнила Гвинет. Возможно, дело было в том, что она просто повзрослела, немного повидала мир и потому не так робела перед дядей. Он был суровым и этим напоминал ей Джона Нокса, но, когда она приехала, встретил ее ласково.

Дядя приветствовал ее — по его меркам — почти с любовью: не обнял, но улыбался и Даже сказал несколько добрых слов о том, как гордится племянницей, а повод для этого был. От лорда Джеймса Энгус слышал, что Гвинет осталась протестанткой, хотя королева — папистка, и что в ее поведении при дворе видны достоинство и ум.

Когда он читал письма, присланные Рованом, в том числе письмо королевы, которое лорд Грэм вез с собой, лицо у него было хмурым. Гвинет поняла: Мария сообщает ее дяде, что по-прежнему сама распоряжается будущим его племянницы. Но из писем Рована она знала лишь то немногое, о чем он ей сказал. Теперь по поведению дяди она видела, что Рован описал ему по меньшей мере часть того, что случилось в ночь ее встречи с лордом Брюсом Макайви. Доказательством этому был гневный крик дяди и его слова, сказанные ей в пылу ссоры. Смысл их сводился к следующему: если кто-нибудь из Макайви хотя бы ступит ногой на берег Айлингтона, он, Энгус, будет считать его виновным в гораздо большем преступлении, чем нарушение границы чужих владений, и постарается, чтобы нарушителя отправили в суд в Эдинбург.

Гвинет должна была признать, что это яростное желание защитить тронуло ее сердце. Вернее, почти тронуло.

— Такой, как он, вообразил, что может стать великим человеком! — ругал Брюса Энгус. Его наполовину седая, наполовину черная борода — «цвета перца с солью», как говорил он сам, сильно вздрагивала при каждом его слове. — Когда ты выйдешь замуж, это будет сделано ради пользы наших земель и всего королевства. Ты станешь женой лорда, которого выберу я с благословения королевы. Ты не будешь продана так дешево!

Продана!

Какое слово? Осознавал ли дядя, что говорит?

— Спасибо, что вы так пылко защищаете меня, — пробормотала она.

— Действительно пылко, — согласился Энгус, и Гвинет поняла, что ее слова ему приятны.