Фрекен Смилла и её чувство снега

Существованию винтовок можно найти оправдание — они используются для охоты. Иногда в снежных просторах может для самообороны понадобиться крупнокалиберный револьвер с длинным стволом. Потому что и мускусный бык, и белый медведь могут обойти охотника и напасть сзади. Так быстро, что не останется времени на то, чтобы вскинуть винтовку.

Но этому тупорылому оружию нет никакого оправдания.

У патронов плоские свинцовые головки. Коробка заполнена доверху. Я вставляю их в барабан. В нем помещается шесть штук. Я устанавливаю барабан на место.

Засунув палец в рот, я вызываю приступ кашля. Ударяю по тем осколкам, которые еще остались в дверце шкафчика. Они со звоном падают на пол. Дверь распахивается, и входит Морис. Опираясь о кровать, я двумя руками держу револьвер.

— На колени, — говорю я.

Он начинает двигаться по направлению ко мне. Я опускаю ствол к его ногам и нажимаю на спусковой крючок. Ничего не происходит. Я забыла снять с предохранителя. Он наносит удар снизу здоровой левой рукой. Удар приходится мне в грудь и отбрасывает меня к шкафу. Осколки разбитого стекла вонзаются мне в спину с характерной для порезов очень острыми предметами холодной болью. Я падаю на колени. Он бьет меня ногой в лицо, разбивает мне нос, и на минуту я теряю сознание. Когда я прихожу в себя, одна его нога находится у моей головы — он, наверное, стоит прямо надо мной. Из кармана для инструментов в рабочих брюках я вытаскиваю обмотанные пластырем скальпели. Немного подтянувшись вперед, я вонзаю скальпель в его лодыжку. С легким щелчком лопается ахиллесово сухожилие. Выдергивая скальпель, я вижу, что в глубине разреза желтеет кость. Я откатываюсь в сторону. Он пытается шагнуть за мной, но падает вперед. Только вскочив на ноги, я замечаю, что в руке я все еще сжимаю револьвер. Он стоит на одном колене и не торопясь нащупывает что-то под своей штормовкой. Я подхожу и ударяю его коротким стволом прямо по зубам. Он отлетает назад к шкафу. Я больше не решаюсь к нему приблизиться и выхожу из каюты. Ключ все еще вставлен в замок. Я запираю за собой дверь.

Коридор пуст. Но за дверью кают-компании слышны какие-то звуки.

Я приоткрываю дверь на сантиметр. Урс накрывает на стол. Я захожу внутрь. Он ставит на стол хлебницу. Он не сразу замечает меня.

Я отвинчиваю крышку с термоса. Наливаю кофе в чашку, кладу сахар, размешиваю, пью. Кофе почти обжигающий, вкус жареных зерен в сочетании со вкусом сахара вызывает тошноту.

— Сколько мы пробудем здесь, Урс?

Он таращится на мое лицо. Своего носа я не чувствую. Чувствую только, как по нему разливается тепло.

— Вы под арестом, Fräulein Smilla.

— Мне разрешили гулять.

Он мне не верит. Он надеется, что я уйду. Никто не любит законченных неудачников.

— Drei Tage[72]. Завтра еду надо доставить на берег. Тогда мы все будем работать im Schnee[73].

То есть тащить камень по настилу из шпал. Значит, он должен быть где-то близко от берега.

— Кто на берегу?

— Тёрк, Верлен, der neue Passagier. Mit Flaschen[74].

Сначала я его не понимаю. Он рисует руками в воздухе — кислородные баллоны.

Я уже выхожу из дверей, когда он догоняет меня. Ситуация повторяется — мы когда-то уже так стояли.

— Fräulein Smilla.

Он, который никогда не решался приблизиться ко мне, настойчиво берет меня за руку.

— Sie mussen schlafen. Sie brauchen medizinische[75] помощь.

Я выдергиваю руку. Мне не удалось его напугать. В результате я вызвала его сострадание.

На море существует правило, согласно которому двери запирают, только когда покидают помещение. Чтобы облегчить проведение спасательных операций в случае пожара. Лукас спит, не заперев дверь. Спит он крепко. Закрыв за собой дверь, я сажусь в ногах его кровати. Он открывает глаза. Сначала они затуманены сном, потом загораются от удивления.

— Я временно сама себя выписала, — говорю я.

Он пытается схватить меня. Он оказывается более проворным, чем можно было ожидать, если принимать во внимание то, что он лежал на спине и только что проснулся. Я вынимаю револьвер. Это его не останавливает. Я подвожу ствол к его лицу и снимаю с предохранителя.

— Мне нечего терять, — говорю я.

Он остывает.

— Идите назад. Под арестом вы в безопасности.

— Да, — говорю я. — Если Морис стоит под дверями, это действительно внушает спокойствие. Наденьте куртку. Мы идем на палубу.

Он медлит. Потом тянется за своим пальто.

— Тёрк прав. Вы больны.

Может быть, он прав. Во всяком случае, от остального мира меня теперь отделяет панцирь бесчувственности. Оболочка, в которой умерли нервы. У раковины я промываю нос. Делать это неудобно, потому что в другой руке я должна держать оружие и все время наблюдать за Лукасом. Крови не так много, как я думала. Раны на лице всегда кажутся больше, чем они есть на самом деле.