Френдзона: Выход

Отец устроился в кресле-качалке, которое под ним жалобно скрипнуло. А потом заскрипело мерно и даже мелодично, когда отец стал раскачиваться. И какое-то время никаких звуков, кроме скрипа кресла-качалки, в комнате слышно не было.

Марфа подошла и встала сзади кресла. Некоторое время смотрела на шитую пионами подушку под отцовой шеей. Сколько всего на этой шее, кроме упрямой, тронутой сединой головы. И не сгибается.

— Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав.

Отец фыркнул.

— Тебе ответить тоже какой-нибудь заумной латынью? Про Юпитера и быка?

Марфа положила руки на спинку кресла. Оно замерло, а она наклонилась к уху отца.

— Папа, мне надо сказать кое-что тебе. То, что пока никто не знает.

— Марфа, о том, что ты уже не Тихая, а Ракитянская, знают все!

— А я не про это.

И она медленно вытянула перед собой руку, демонстрируя отцу кое-что. Это кое-что и в самом деле никто еще не видел, кроме Марфы. Даже Рома.

Отец долго смотрел на положительный тест на беременность. Потом вздохнул.

— Ну вот. Вот и дожил. Я, здоровый, крепкий и не старый еще мужик — дед.

— Папа…

— Ну-ка, отойди в сторону, я встану.

Снова скрипнуло кресло. А потом Марфа очутилась в крепких и надежных отцовых объятьях.

— Спасибо, хомячок.

***

Мама только взглянула на довольное лицо отца — и сразу все поняла. Марфе вообще казалось, что у родителей давно установлена телепатическая связь, и словами они говорят только при посторонних.

Мама всхлипнула — и бросилась обнимать Марфу. А когда Марфа все же разомкнула руки, то увидела, как отец вручает Роме тест на беременность.

— Держи. Твое.

Рома несколько секунд внимательно смотрел на тест, а потом бережно убрал его в нагрудный карман.

— Ну вот и хорошо. Не нарушил семейной традиции.

Отец усмехнулся.

— Ракитянские женятся только по залету.

— Точно. Плюс-минус несколько дней роли не играют.

Отец хотел что-то возразить, но бросил взгляд в окно.

— А вот и сваты приехали.

Пока отец с мамой открывали двери и махали гостям, Марфа подошла и прижалась к Роме. Положила голову на плечо.

— Не сердишься?

Ее обняли и ответно прижали.

— Конечно, нет.

***

— Я тебе говорил? Нет, скажи, я тебе говорил? — отец стоял, уперев руки в бедра. — Я ведь тебе когда еще сказал, что этим дело кончится?

— О чем ты, я не понимаю, — Ростислав Игоревич помогал супруге снять пальто.

— Моя дочь теперь Ракитянская!

— Ой, — как-то высоко и тоненько пискнула Полина Алексеевна. И Марфа теперь оказалась в ее руках. — Ура! Наша теперь! Ракитянская!

— Чего это? — возмутился отец. — Наша она! Была, есть и будет!

— Рома, — Ростислав Игоревич повернулся к сыну. — Я думал, что воспитал к тебе уважение к семейным традициям.

— Воспитал, — согласился Роман. Марфе казалось, что ее муж едва сдерживает смех.

— А… — Ракитянский-старший задумчиво нахмурился. — Значит…

— Значит.

— Вы о чем? — Полина Алексеевна, продолжая обнимать Марфу за талию, обернулась к мужу.

— О том, что Марфа ждет малыша, — Ростислав Игоревич подошел и коротко поцеловал Марфу в макушку. — Добро пожаловать в семью, дочка. И спасибо за подарок.

— Ой-ой-ой, — раздался громкий голос отца. Он прижимал к себе маму за плечи. — Чей бы бычок не прыгал, а телятко — наше!

Разгоревшуюся дискуссию прервало появление братьев. Они ввалились в холл — румяные, шумные, большие, рыжеволосые — такие похожие и такие разные.

— Ну, зачем нас вызвали? — это Павлусь.

— Когда за стол сядем? Я голодный, — это Петрусь.

После небольшой паузы раздался громкий голос отца.

— Ваш дружок Ракитянский увел вашу сестру из семьи. Теперь она тоже Ракитянская.

— О! — Павел обернулся к Петру. — Ты проспорил мне бутылку вискаря.

— И обрюхатил ее!

Только-только отвернувшийся Павел снова повернулся к брату.

— Две!

Эпилог. Вы вышли? Нет же, вы вошли!

— Все! — Рома громко и даже демонстративно щелкнул застежкой ремня безопасности. — Два дня свободы! Секс, наркотики, рок-н-ролл! На эти выходные мы забываем, что родители, и отрываемся по полной программе, да, милая?

— Да, дорогой, — с видом пай-девочки согласилась Марфа.

— А не заехать ли нам по дороге в магазин для взрослых?

— Конечно, дорогой.

Рома покосился на нее, но ничего не сказал. И темно-красная «бэха» выехала из двора дома родителей Романа.

***

Марфа дала мужу двадцать пять минут. Он продержался пятнадцать. На светофоре Рома взялся за телефон.