Фрэнк Синатра. «Я делал все по-своему»

– Родители казались мне идеальной парой, – вспоминала Нэнси-младшая. – Я не могла понять, почему они не вместе. Судя по всему, папа был для мамы лучшим другом.

Отношения Синатры с обеими дочерьми всегда были безоблачными. Чего не скажешь об отношениях с Фрэнки. Между Фрэнком Синатрой-старшим и Фрэнком Синатрой-младшим оставалась не то недосказанность, не то неприязнь. Фрэнк бывал резок и нетерпим с сыном; люди, близко знавшие их семью, говорили, что примерно так же с самим Фрэнком обращался в свое время Марти Синатра.

– Удели сыну время, – просила Нэнси бывшего мужа. – Постарайся узнать его получше, понять его.

– Зачем? – возмущался Фрэнк. – Что я, собственного ребенка не знаю и не понимаю?

Продолжать спор означало обвинять Фрэнка в том, что он – никудышный отец. Он никогда не обольщался насчет своих отцовских качеств, однако от других не терпел не только подобных обвинений, но даже намеков на них.

Как и большинство отцов, Фрэнк куда легче находил общий язык с детьми, пока они были малы. Увы: прошли те времена, когда крошка Фрэнки, подражая папе, возил по намыленному подбородку бритвой без лезвий. Тогда он хотел быть точь-в-точь как папа; они с Фрэнком были удивительно похожи и лицом, и повадками, и походкой. Когда трехлетний Фрэнки хворал, папа приносил в детскую куриную лапшу или бутерброды с джемом и арахисовым маслом. Отец и сын вместе ели, смотрели черно-белый телевизор и шутили. Однажды Фрэнки пожаловался отцу:

– Больнее меня нет ни одного мальчика.

– Спорим на четвертной, что завтра тебе полегчает, – сказал Синатра.

– Как это – на четвертной? – не понял малыш.

– Очень просто: если тебе завтра полегчает, я дам тебе четвертной. А если не полегчает… всё равно дам.

Всё изменило вторжение Авы Гарднер. Фрэнки тогда было четыре года. Он так и не смирился с тем, что папа ушел к другой тете, бросил его, маму, сестер. Осознавая с возрастом, что отец будет проводить с ними время только по особым случаям, Фрэнки в отличие от Нэнси и Тины не просто грустил – он злился.

– Мой брат чувствовал себя брошенным, преданным. Это чувство подтачивало его, – говорит Тина Синатра.

Фрэнки не позволял себе слишком привязываться к отцу главным образом потому, что неизбежное расставание слишком растравляло его душу. Уход отца к Аве нанес мальчику травму, от которой он не сумел полностью оправиться. Фрэнки был из тех детей, которым ежедневное, ежечасное присутствие отца жизненно необходимо. Не в силах простить уход, Фрэнки дулся, дерзил и закрывался в своей скорлупе даже тогда, когда отец бывал рядом. Отношения развивались по той же схеме, что отношения юного Фрэнка с Марти. Только Марти-то из семьи не уходил! Пусть он проявлял нетерпимость – но он присутствовал в жизни сына постоянно. В отличие от самого Фрэнка.

Юный Фрэнк Синатра был сумасброден, резок, самолюбив. Несомненно, сказались материнские гены. Его сын, Фрэнки, отличался замкнутостью – совсем как Марти. Вот уж точно, ирония судьбы!

Словом, разлад с отцом, усугублявшийся несколько лет, к подростковому возрасту Фрэнки дошел до критической отметки. Теперь отец и сын практически не разговаривали друг с другом. Фрэнки связался с дурной компанией и в один прекрасный вечер был задержан полицией за то, что стрелял из пневматического пистолета по уличным фонарям. Забрав сына под залог, Фрэнк и Нэнси решили определить его в закрытую школу-интернат. Словом, нелегкое получалось у Фрэнки отрочество.

– Пойди, поговори с сыном, – сказала Нэнси, кивнув на шестнадцатилетнего Фрэнки, загоравшего в шезлонге.

По словам Джорджа Джейкобса, Фрэнк, пожав плечами, направился к сыну. Подвинул к нему другой шезлонг, сел, попытался завести разговор. Из кухни Нэнси с грустью наблюдала, как сын и бывший муж молча жарятся на солнце и даже не глядят друг на друга.

– Я сделал всё, что мог, – выдал измученный Фрэнк, глотнув виски, очень кстати поданного Джорджем Джейкобсом. – Парню нечего мне сказать. Что ты от меня хочешь, Нэнси? Наш сын лет с семи не улыбается, ты сама в курсе.