Френки и Майкл

– Когда я училась в школе, – сказала она, – и в колледже, парни тоже пытались меня подкалывать. Только им быстро это надоедало – после более близкого знакомства.

– Помню, – кивнул я. – Один из адвокатов моего отца по поручению биржевого брокера пытался подать на тебя в суд. Но на теле его сына врачи не нашли никаких следов.

– Я же сказала, – Франсуаз усмехнулась, – что умею причинять боль. Только не могу взять в толк, почему ты меня не боишься.

Я потрепал ее по щеке и стал выводить наш джип из гаража.

– Что ты хочешь знать, кэнди? – спросил я.

Франсуаз надулась и немножко повеселела лишь после того, как я поднес к губам ее руку и поцеловал пальцы.

– Эта медсестра так и вилась вокруг тебя, – сказала она. – Одно из двух – либо ты купил эту больницу, либо она имеет на тебя виды. Надеюсь, ты купил больницу.

– Ну что тебе сказать? – Я вздохнул. – Я хорош собой, ни одна женщина не может перед этим устоять. Я попросил прислать кое-что на адрес клиники, и малышка была рада мне услужить.

– Надеюсь, только этим?

– На большее не хватило времени.

– Майкл, показать тебе, что я сделала с сыном биржевого брокера?

11

– Там, в апельсиновой роще, – произнес я, встраиваясь в неширокий поток машин, – священник упомянул, что вампиры съезжаются в эти места из разных уголков Аспоники. Когда я спросил, чем это можно объяснить, он не ответил.

– Уж наверняка не тем, бэйби, что власти исходят здесь слюной от любви к ним.

– Я попросил нашу секретаршу, Гарду, поднять кое-какие архивы. Далее мы узнали, что священник знал нечто важное, что пытались выбить из него при помощи пыток.

– А ты знаешь, Майкл, – задумчиво сказала Франсуаз, – ведь это хороший способ.

Не отрывая глаз от дороги, я протянул ей цветной лист факса.

– Я довольно долго изучал народные предания, – произнес я, – и мне известна только одна причина, которая способна заставить вампиров селиться вместе.

– Ты имеешь в виду...

– Да.

Тонкий лист факса, покрытый цветными рисунками, представлял собой ксерокопию старинного свитка. Толстая бумага пожелтела еще до того, как первые христиане ступили на эльфийскую землю; можно было подумать, что этот неровный, блекловатый фон был нанесен на нее самим переписчиком, чтобы оттенить нарисованные тонкой кисточкой знаки.

Мелкие, состоящие из одних углов и черточек, эти знаки тесно кучились, образуя строки и столбцы. Завитки и фигурные росчерки, и причудливые украшения, добавленные каллиграфом-переписчиком, казались рядом с ними неуместными.

– Шумерский язык, – прошептала девушка.

– Так говорили за тысячи лет до рождения Христа, – подтвердил я. – Клинописные таблички с этими текстами хранились в Месопотамии, в святилище города Ур, позже были скопированы на папирус. Он был утрачен в XIII веке до нашей эры, но сохранился в поздних античных копиях.

Тонкий палец девушки скользил по знакам давно замолкнувшего языка.

– Здесь говорится о силах, которые всегда существовали за пределами вашего мира, – произнесла она. – И всегда пытались войти в него.

– Любая религия, связанная с поклонением природе и свету, ставила целью освободить человечество от демонов, – продолжал я. – Начиная от египетских культов и заканчивая христианством.

– Душа человека – источник его силы. – Франсуаз зашуршала, просматривая бумагу дальше. – Но он откроется только тогда, когда человек отдаст свою душу демону.

– Жрецы боялись потерять власть над людьми, как боятся и сейчас. Пророки Шумера верили в то, что на обратной стороне мира существует отверстие, сквозь которое демонов можно изгнать из нашего мира.

– А обратная сторона мира, по отношению к Шумеру...

– Это Аспоника, – подтвердил я.

Человек спускался по неровному полу грота.

В его правой руке был зажат подсвечник, и пламя трех высоких свечей, вздрагивая под дуновениями легкого ветра, освещало ему путь.

Человек был одет в длинную белую одежду священника; он и был священник.

Огромный крест ослепительного золота расправлял крылья на его спине. Длинные полы одеяния скользили по земле, погружаясь в грязь мироздания.

Человек не спешил.

Он шагал, выпрямившись, и смотрел вперед невидящими глазами. Его лицо, худое, с широкими скулами, заострилось, словно на пороге смерти.

Никто не следовал за ним; он был один.

Путь вниз был крут и темен, как восхождение к истине. Человек остановился, и ветер, явившийся ниоткуда, подхватил полы его одеяния.

– Я пред Тобой, – негромко произнес он.

Его голос был сух и хрипл. Всю свою жизнь он брел по пустыне ошибок и сомнений, и вот теперь ему казалось, что он достиг цели, которую искал.

Он знал это, он был в этом уверен; он забыл, что уже много раз в течение своей мрачной жизни смыкал пальцы на том, что полагал ее смыслом. И сухой пепел рассыпался в его ладонях.

Пещера вздымалась над его головой небесным куполом; но это небо не умело светиться, как не умела делать это душа человека, стоящего под ним.

Грот был не очень велик, но казался огромным благодаря багровым отблескам, исходившим из его дна.