Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Смерть настигает и Гэтсби – от руки человека из Долины Шлака, Уилсона, мужа любовницы Тома Бьюкенена. Том Бьюкенен, по сути дела, направляет руку обезумевшего мистера Уилсона, пусть даже спасая Дэзи. Но Гэтсби все же дорог Нику – он вспоминает о нем с сожалением, и тем грустнее ему понимать, кто в конечном счете уничтожил Джея:

Они были беспечными существами, Том и Дэзи, они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги, свою всепоглощающую беспечность или еще что-то, на чем держался их союз, предоставляя другим убирать за ними.

Фицджеральд научился у Джозефа Конрада рассказывать через рассказчика, который наделен умом, характером и зоркостью. Каррауэй не сразу попадает под очарование своего нового знакомого: Гэтсби для него одновременно и любопытен, и заслуживает осуждения. Он почти всегда приятен, обаятелен, добр. ФСФ напоминает нам о его темной стороне, деля его, как стивенсоновского персонажа, на славного Гэтсби и мерзкого жирного мистера Вулфшима, гангстера с волосатыми ноздрями. Чем больше Ник узнает о Джее, тем труднее ему сделать окончательный вывод:

Джеймс Гетц – таково было его настоящее или, во всяком случае, законное имя. Он его изменил, когда ему было семнадцать лет… Вероятно, это имя не вдруг пришло ему в голову, а было придумано задолго до того. Его родители были простые фермеры, которых вечно преследовала неудача, – в мечтах он никогда не признавал их своими родителями. В сущности, Джей Гэтсби из Уэст-Эгга, Лонг-Айленд, вырос из его раннего, идеального представления о себе. Он был сыном божьим – если эти слова вообще что-нибудь означают, то они означают именно это, – и должен был исполнить предначертания Отца своего, служа вездесущей, вульгарной и мишурной красоте. Вот он и выдумал себе Джея Гэтсби в полном соответствии со вкусами и понятиями семнадцатилетнего мальчишки и остался верен этой выдумке до самого конца…

Вульгарность – розовый костюм, тысяча рубашек с монограммой, чудовищный автомобиль «цвета густых сливок» и нуворишеские интерьеры – сочетается с мальчишеской незрелостью. Однако для Фицджеральда важно еще и то, что «…Гэтсби… вырос из его раннего, идеального (платоновского) представления о себе». Гэтсби – это Америка, та самая «…единственная нация, которая гордится безрассудством, гордится своей Американской Мечтой…». Фицджеральд пристально и недобро всматривается в эту черту национального характера, тянущегося из «идеального представления о самом себе». Начав, казалось бы, вполне ностальгическое и романтичное любование бытом и нравами, писатель уходит далеко в душу своей страны.

«Ночь нежна»: взгляд во тьму

Париж 1920-х был, наверное, самым ярким и важным периодом в жизни ФСФ. Молодых и амбициозных иностранцев, особенно американцев, там были сотни. В «Динго-баре» он познакомился с Хемингуэем, и это была сложная и тяжелая дружба – от близости и взаимовыручки вначале до враждебности и напряжения в конце. С самого начала Хемингуэй не ладил с Зельдой, слово «сумасшедшая» появилось в его оценках почти сразу, он считал, что Зельда спаивает Скотта, чтобы не дать ему отвлекаться на роман, а плодить рассказы на продажу он мог и так, а Зельда обвиняла Скотта в гомосексуальной связи с Эрнестом. Большинство профессионалов безмятежно гнали тексты для Collier’s Weekly, The Saturday Evening Post и Esquire, писали легкие романы с расчетом на продажу прав Голливуду, и ФСФ вынужденно не был исключением. Хемингуэй готов был на серьезные трудности, лишь бы работать по-настоящему, и осуждал Скотта за то, что его малая проза больше не была прежней, теперь он подстраивался под вкусы массового читателя, развлекая и успокаивая. Талантливые вещи попадались и там, но много, много реже.