Фреон

Фельдшер согласился с моей просьбой, Ересь хоть и недовольный, но тоже подключился, и мы втроём перенесли всех погибших в вездеход. Я включил один из ПМК «ботаников», благо, тот оказался не запаролен, и поставил сигнал «аларм», так как рация в вездеходе была разбита взрывом. Этих учёных будут искать обязательно, всё-таки представитель Европы потерялся, просто так в БВП не запишешь. Авось засечёт сигнал какой-нибудь высотный беспилотник связи, заберут их, похоронят по-человечески. И теперь уходить дальше, на запад от Агропрома, оставляя за собой шесть побитых мародёров, разбитый вездеход, мёртвую Манон с постаревшим, сердитым лицом. Может, и прав «фримен» в том, что нужно всему миру рассказать, что здесь творится, какие тут порядки, сколько здесь стоит жизнь. А вдруг что-нибудь, да изменится? Перестанут гибнуть учёные, перестанет лезть в Зону всякая погань вроде того же Кантаря, закончится вечная эта грызня между группировками за влияние над Зоной, кто-то же нас всех разделил и властвует теперь, жирея на человеческих жизнях? А, брось ты, сталкер… опять размечтался. Не будет такого. Всегда найдётся кто-то умный на Большой земле, охапками стригущий купюры, потому что для этого умного всегда найдутся дураки, согласные ползать по радиоактивной грязи и за бесценок доставать бесценные штуки. Так мир устроен. И не тебе, Фреон, об этом думать. Сам-то ты в Зоне только затем был, чтоб заработать побольше. Тот один случай, когда не за деньгами ты в Зону шёл, а совсем за другим, в расчёт не бери. Тем более ничего у тебя тогда не вышло. Хм… да уж. А так — деньги и только деньги зовут сталкера в Зону. Романтика? Адреналин? Чушь собачья… достаточно в первый раз припереть из Зоны хотя бы «выверт» или «чёрный блеск» и получить за него двести, триста, пятьсот долларов, подержать купюры в руках, услышать их шелест, почувствовать запах — всё. Пропал человек. И совершенно не важно, какие деньги он получит за артефакт, в долларах ли, в рублях, в Зоне и гривна успешно ходила до тех пор, пока Украина на евро не перешла, а на дальних западных территориях, сталкеры рассказывали, евриками иностранные «ботаники» и перекупщики давно уже расплачиваются. В ходу даже именные расписки с личными печатями торговцев. В общем, не важно, как деньга выглядит. Воздействие на человека оказывает она одинаковое. И ведь что интересно, мрут сталкеры пачками, особенно новички. И каждый из них, в Зону уходя, уверен в том, что уж его-то минуют клыки мутантов, пули и аномалии. И кто не вернулся — о тех скоро забудут. А о тех, кто хабар притащил, на всю округу раззвонят. Тот сталкер, что поумнее, о своих успехах молчит в тряпочку, и торгаши тоже не особенно разговорчивы, но ведь всегда найдётся идиот, что по глупости или по пьяной лавочке начнёт выпячивать свои находки и достижения. Даже если и врёт, но слухи пошли, глаза загорелись, и к «хабаристым» местам попрётся десяток бродяг, зачастую просто для того, чтобы уже никогда не вернуться. Да уж… деньги. Жизнь за бабло. Фельдшеру этим в глаза ткнул, а сам-то, когда «лунный свет» надыбал, первой мыслью было «шесть тыщ зелени», и уже потом только увидел, что красивая эта штука очень, и тепло от неё ласковое идёт. Продал… конечно же, продал. Что ещё мне с ним было делать…

— Да вроде нормальное село, — прошептал Фельдшер. — Может, поближе подберёмся?

— Слышь, «Свобода», не шипи над ухом. Пойдём, когда скажу. — Я снова поднёс к глазам бинокль.

Западнее Агропрома, там, где начинались «новые» территории, Зона была особенно коварна. Хотя бы даже тем, что десятки, если не сотни свежих сортов смерти были иногда не видны даже намётанному, опытному взгляду. Привычные «жарки», «карусели» и «воронки» были и здесь, но с две тысячи седьмого года Зона разродилась множеством новых, часто даже неизвестных аномалий, причём больше всего досталось «новым» землям. И если бывшую «зону отчуждения» покидали вполне организованно, успевали заколотить окна в домах, вынести самые ценные вещи, то отсюда люди просто бежали, бросив всё как есть, лишь бы успеть уйти от смерти, за одну ночь разбежавшейся на многие десятки километров во все стороны. Посёлки, городки, хутора с две тысячи седьмого года не развалились даже, как насквозь гнилые, давно трухлявые дома старой Зоны, а только немного посерели от непогоды, заросли бурьяном, репейником, во дворах поднялась высокая, быстро желтеющая трава. Микольшино, Степановка, Приборск, Карпилово и множество других городков, сёл, деревень остались почти такими же, как и в день Третьей катастрофы. Морозов, зимы в Зоне нет совсем, климат хоть и мокрый, но без резких перепадов, и потому долго будут стоять дома, не один десяток лет гнить им без человека.