Фреон

– Сионист водил вдоль нейтралки.

– Как звал вас?

– Её Манон почему-то, а я Толмач.

– Это ваши имена.

Француженка, услышав «Манон», живо кивнула и улыбнулась. Во даёт баба… Толмача, здорового, хотя и уже обрюзгшего мужика, трясёт, а она улыбается, спокойна, в глазах весёлые чёртики. Не понимает, куда завтра идти? Шалишь, брат, понимает она очень хорошо, как и любой «ботаник», что такое Зона. Лучше прочих знает, что может не вернуться. Но какая молодец, однако.

– Но пасаран? – спросил я. Вроде что-то героическое и, если ничего не путаю, французское.

– Уи, но пасаран, сталькер! – И рассмеялась, снова руку жмёт. А толмач скис, и чётко на его лице читается: «Занёс же меня чёрт сюда… погнался, блин, за длинным рублём… заявление пора писать, однако».

И понял я – буду беречь Манон. Обязательно верну в целости и сохранности. На обратном пути доведу вездеход до самого Периметра, чтобы уж точно. Просто так. Не за премиальные, не из-за аферы, что мы с Хорём задумали, а чтоб сберечь этого человека. Знал бы, подписался бы и так на это задание. Эх, Лунь… заразил ты меня чем-то, похоже.

– Я просто Фреон.

– Фре-он… требьен. – И снова улыбка. – Манон.

И по-французски что-то певучей, звонкой скороговоркой, а в глазах искры, довольна, причём, похоже, искренне.

– Она рада, что нашёлся смелый мужчина. Выражает признательность. Для науки очень важно это исследование – мутантная флора Зоны поможет вывести новые сорта… тебе интересно? – Толмач осоловело глянул в пол.

– Интересно. Переводи.

– …лекарственных и разных там других растений. В Париже хотят создать особый ботанический сад, так как в последние полгода… – переводчик зевнул, – растения Зоны по каким-то причинам перестали гибнуть за пределами аномальных территорий и прекрасно себя чувствуют в обычных условиях. Слушай, тебе это реально надо? Она меня уже задолбала своей наукой, честное слово. Весь день выслушиваю от этой помешанной старухи, нашла, блин, собеседника.

– Слушай, ты бы поаккуратнее с выражениями.

– А… она по-русски ни в зуб ногой.

– Зато я понимаю.

Ну, невозможно, до чего противен мне этот Толмач. Вот же зараза. Не желаю я его брать с собой, и всё тут.

– Досадно, Манон, что вы на нашем языке никак не понимаете. Вот ведь довесок… – сказал я и, нисколько не скрываясь, добавил: – Дрянь, а не человек.

– Это я поняла давно, уважаемый Фреон. – Француженка хитро улыбнулась.

На Толмача было жалко смотреть. Он поперхнулся, выпучил глаза и забавно приоткрыл рот.

– Какого… хрена?

– Такого, Игорь Михайлович, что прежде всех достоинств я ценю в людях честность. Ценю настолько, что желаю точно знать, какого о тебе мнения собеседник, и языковой барьер в моём случае – лучшее оружие в борьбе за правду. Так что старая сука, она же сумасшедшая старуха, она же сухофрукт с этого дня не нуждается в ваших услугах.

– Так вы… – Я не договорил.

– О, мой дедушка из России. У него дома, в Льеже, мы разговаривали исключительно на русском языке. Испанский и английский я выучила много позже, в университете.

– Так это… у меня же ещё контракт на полтора месяца, – совсем тихо проговорил Толмач. – Значит, всё, что ли?

– Ну, вы же сами при мне сколько раз жаловались на жизнь, что этот контракт вам… кгм, как вы выражались, не упёрся. – Француженка даже не посмотрела на переводчика. – Вам ведь было плохо на этой должности, несмотря на хорошую оплату. Я вас освободила – и опять нехорошо? Загадочная русская душа… ну что, завтра в путь?

– Именно. До встречи.

И пока топал я до Бара, чтобы обсудить с Хорём кое-какие детали завтрашнего «мероприятия», где-то в душе начало покалывать. Удивительное дело, но стыдно было мне перед Манон за то, что использую её как средство, как рычаг в будущей афере, нельзя таких людей даже близко к грязи подпускать. И то, что наше с Хорём дельце не помешает научной экспедиции, не успокаивало. Ладно. Совесть сталкеру не положена, мешает она в Зоне жить, но как-то остро вдруг вспомнились те времена, когда был «правильным», интеллигентным инженером, вот таким же, как эти самые «ботаники».