Фреска судьбы

Алеша хотел заговорить, но вместо этого из горла его вырвалось невразумительное мычание. Звуки никак не хотели складываться в слова. Алеша чувствовал почти физическую боль, будто лепил эти слова из каких-то рассыпающихся комков, парящих в пустоте. Сгустки эти все время ускользали, и Алеше приходилось до боли напрягать разум, чтобы удержать их.

— Хо… рошо, — выдохнул наконец Алеша — не потому, что это являлось правдой, а потому, что слово это было легче всего произнести.

Алеша (а вернее, тот, кем он сейчас был) попытался приподняться с подушки, но усатый Иосиф (отчего-то Алеша знал, что его зовут Иосиф) сделал предостерегающий жест.

— Лежите, лежите. Вам нэльзя вставать… Клянусь, ваше тело нэ умрет.

«Тело не умрет? — насторожился Алеша. — Почему он сказал «тело не умрет», а не «вы не умрете»? Что это значит? Разве возможно жить телу без души? «Дело! — догадался Алеша. — Он сказал дело, а не тело. Ну конечно! Как же может быть иначе?»

Алеша почувствовал облегчение. Он вдруг ясно увидел свое «тело», лежащее в каком-то хрустальном саркофаге, и в сердце у него тоскливо засаднило. Странное видение уплыло, рассеялось. Алеша почувствовал, как по его лбу пробежало какое-то насекомое. Пробежало и повисло на веке. Черноусый достал из кармана грязный, мятый платок и промокнул Алеше лоб.

— Ви вспотели, Владимир Ильич, — сказал он. Затем оглянулся на дверь, придвинул стул поближе к кровати, склонился над Алешей и тихо заговорил. Он говорил что-то про революцию, про смерть, про врагов… Вместе со словами изо рта черноусого вылетало смрадное дыхание, словно рот этот был отдушиной, выведенной на поверхность из глубокого склепа с чем-то гниющим, разлагающимся.

— Все будет хорошо, — жарко шептал черноусый с легким кавказским акцентом. — Они хотят сделать из вас посмешище, огородное пугало. Но я этого нэ допущу. Вы уйдете великим вождем пролетариата. Гением человечества, а не старым маразматиком с висушенными мозгами. — Черноусый воровато оглянулся, затем поднял кверху короткий, волосатый палец, ткнул им в направлении потолка и со значением добавил. — Это Онмне сказал!

При слове «он» Алеша почувствовал, как всего его обволокло чем-то тревожным и зловещим. В комнате стало холодно. Алеша передернул высохшими, старческими плечами. Он! Не тот ли это голос, который он слышал иногда у себя в голове? Голос, который придавал ему уверенности и сил, когда и то и другое было на исходе.

Громко хлопнула створка форточки. В комнату ворвался ветер, подхватил с пола мусор и закружил его в черном вихре, вихрь этот постепенно разрастался, пока не поглотил все вокруг. А когда он рассеялся, Алеша увидел, что они сидят на вершине огромной горы. Вокруг горы сгустились черные тучи, пронизанные кровавыми всполохами и раскатами грома. Рыжеватые волосы на голове Иосифа слегка шевелились от порывов ветра. Вдруг на его рябое лицо упала тень. Он завороженно уставился темными глазами куда-то за спину Алеши и судорожно сглотнул слюну.

— Это он… — прошептал Иосиф.

Чье-то ледяное дыхание, подобно порыву ветра, обожгло Алеше затылок, и вслед он услышал шепот, который скользкой, холодной змеей вползал ему в уши, пробирался в душу и цепенил ее, покрывая белой, колкой изморозью.

— Вы слышите? — сказал Иосиф. — Пришло время браться за работу.

Усатый Иосиф поднялся с камня, на котором сидел. Его огромная черная фигура затмила собой горизонт.

— Надя, — слабым, старческим голосом позвал Алеша. — Надю…ша.

Наваждение рассеялось. В комнату вошла грузная, невысокая женщина в сером платье и коричневой кофте. Сальные седые волосы женщины были гладко зачесаны назад. Ее выкаченные глаза прижимались к линзам круглых очков, как рыбы прижимаются носами к стеклам аквариума.

— Ну, мне пора, — сказал Иосиф. — Поправляйтесь, Владимир Ильич. Нам с товарищами очень вас нэ хватает.

Надежда Константиновна шумно втянула воздух ноздрями, посмотрела на трубку в руке Иосифа и нахмурилась.

— Иосиф Виссарионович, вы опять курили? Ну как же так?

— Что вы, Надежда Константиновна, — Иосиф заговорщицки подмигнул Алеше. — Трубка потухла. Я ее по привычке держу. Знаете, чтобы руки чем-нибудь занять. — Поправляйтесь, — повторил Иосиф и снова подмигнул Алеше, словно мрачная ирония этой фразы была понятна только им двоим.

* * *

Алеша проснулся внезапно, сразу. Он ощутил ее присутствие еще до того, как увидел, до того, как почувствовал ее пьянящий запах. И даже храп Пирогова, доносившийся с другого конца комнаты, не мог сбить его с толку.

— Ну же! — тихо прошептала она. — Поцелуй меня!

— Зачем? — услышал Алеша свой голос.

— Глупенький. Для чего, по-твоему, целуют женщин?

Она взяла руку Алеши и положила себе на грудь. Алеша ощутил под пальцами теплую, бархатистую кожу.

— На вас нет одежды? — проговорил он.

— Конечно, нет.

— Но зачем вы ее… сняли?

Нина тихо засмеялась в темноте.

— Тебе не нравится? Помнится, днем ты нарочно подглядывал в щелку, а теперь недоволен.

— Я…

— Помолчи. Просто лежи. Я все сделаю сама.

Она стала целовать Алешу в грудь своими мягкими губами. На Алешу накатила сладостная истома. Он задрожал.