При Хильде все происходит как бы само собой. Кажется, и минуты не прошло, а мы уже сидим за сервированным столом, пьем Хильдин шнапс, едим настоящие сосиски и громко хохочем над идиотизмом Гитлера. Идиотов легко передразнивать.
В полутемной комнате Хильда является источником света, притом не бесконечно удаленным от нас, как у Рембрандта.
Да, ведь у меня есть кофе, – спохватывается Хильда и достает из сумки пакетик. Венский!
Павел покидает нас, ему рано вставать. Нам подарена целая ночь. Лишь бы не удариться в споры.
Куда там! Сначала я разнесла приятеля Хильды, вернее его художества, затем, запивая душевную горечь шнапсом, закусывая огурчиком, я бросилась защищать веру, без нее не прожить, не за что уцепиться. Хильда тоже не сдавалась без боя, выдвигая в качестве доказательства бездоказательность существования Бога.– Слепая вера порождает зло, вспомни крестоносцев, вспомни то, вспомни се!
А культ личности Сталина разве не порожден слепой верой?
Сталина?! А кто, по-твоему, воюет со злом – Христос? Нет, дорогая, с ним воюет именно Сталин и его доблестный народ. И они победят!
А если не победят?
Не смей и думать об этом!
Тогда я тоже могу упрекнуть тебя в слепой вере.
Мы дошли до точки. Опомнились под утро. Раздвинули оконные занавески и бросились друг к другу в объятия.
31. Сильнее стали контрасты