Фридрих Барбаросса

Немецкое историописание высокого Средневековья по преимуществу представляет собой выражение исторического интереса со стороны клира и потому складывается, как правило, в окружении тех или иных церковных институтов. В качестве примера исторического труда, который, напротив, происходит из мира дворянства и сконцентрирован на истории одной знатной фамилии и ее судьбе, можно назвать повествование о семействе Вельфов с особым акцентом на южнонемецкой ветви этого дома — «Historia Welforum»^[35]. Единственное, что полностью отсутствует в немецкой историографии XII века, — это настоящее городское историописание.

Зато итальянская историография эпохи ранних Штауфенов, напротив, представлена преимущественно этим последним типом. Структурные различия между севером и югом, проявляющиеся на уровне политических реалий эпохи, неизменно возникают и здесь. Этот историографический феномен определенным образом отражает ключевое значение итальянских городов-государств. В качестве основных мотивов, нашедших выражение в появлении этих исторических сочинений, следует назвать интерес к главенствующей в жизни коммун полемике с имперской властью, осознание значения собственной городской истории, любовь к городской «отчизне», а также очарование, исходившее от личности Фридриха Барбароссы. И само собой разумеется, что в этих сочинениях отражается про- или антиштауфеновская позиция той или иной коммуны. Классические примеры такого рода историописания прежде всего дала Ломбардия. С одной стороны — миланские «Деяния Фридриха» («Gesta Frederici»), название которых, никак не обоснованное, в позднейшем издании^[36] с полным правом было заменено на «Повесть об утеснении и покорении Ломбардии» («Narratio de Longobardie obpressione et subiectione»). С другой — историческое сочинение двух граждан Лоди, Оттоне и Ачербо Морены, а также его анонимное продолжение, доходящее до 1168 года^[37]. Изложение истории Империи предшествует в нем шаблонному изображению городской истории коммуны Лоди, находившейся в постоянном конфликте с Миланом^[38]. Подобно обоим авторам из Лоди, игравшим в своем родном городе видные роли, генуэзец Каффаро, бывший государственным деятелем, полководцем и флотоводцем, также имел в высшей степени влиятельное положение. Его «Генуэзские анналы»^[39], в подавляющей своей части сосредоточенные прежде всего на истории великого морского города, сообщают об Империи только в случае тех или иных контактов с государем. Тем не менее труд Каффаро, особенно в сочетании с «Пизанскими анналами» Бернардо Марагоне^[40], является необычайно важным источником по эпохе ранних Штауфенов и проливает свет на богатые кризисами отношения двух приморских городов, разворачивавшиеся на фоне имперской политики.

В отмеченных выше источниках превалируют события, разворачивавшиеся внутри Империи, в то время как внешнеполитическое измерение, так же как и отношения со священством, оказываются скорее на периферии повествования. Поэтому в заключение стоит упомянуть еще несколько важных сочинений, касающихся именно этих направлений исторического развития. В центре «Понтификальной книги» (Liber pontificalis)^[41], которую продолжал в эпоху ранних Штауфенов кардинал Бозон, стоят жизнеописания римских пап. Это чрезвычайно значимый исторический источник, свидетельства которого, впрочем, ввиду частых трений между папой и императором, нередко тенденциозны и нуждаются в коррекции.

Продолжая разговор о Средиземноморье, отметим, что не отличающиеся постоянством отношения с королевством норманнов в Сицилии являлись значимым фактором в имперской политике, который, в свою очередь, был теснейшим образом завязан на отношения Империи с папством и с Восточной Римской империей Комнинов. Основным источником здесь является хроника архиепископа Салернского Ромуальда, первая известная всемирная хроника средневековой Италии, которую следует назвать также главным источником в отношении Сицилии. Ромуальд начинает более подробный рассказ с 1125 года и дает чрезвычайно детальные сведения высочайшей степени достоверности, прежде всего о мирных переговорах в Венеции в 1177 году; этот фрагмент составляет по меньшей мере десятую часть всего сочинения^[42].