Фридрих Барбаросса

Появился и Генрих Лев в надежде использовать праздничное настроение императора для досрочного примирения. Исполненный благородного негодования, что ему нельзя быть среди приглашенных, он, расположившись поодаль, ожидал, не примет ли его Фридрих. Однако император его не позвал, и он безропотно опять удалился в изгнание.

Открытие праздника состоялось 20 мая торжественным богослужением, особый блеск которому придавало присутствие семи архиепископов, множества епископов, аббатов и прочих сановников, но главное — императорской четы и их сына, короля Генриха, с коронами на головах. При выходе из церкви после богослужения граф Геннегау Балдуин нес впереди процессии имперский меч. Однако этот самый замечательный из всех праздников Средневековья, с таким блеском показавший возрожденное величие императора, не обошелся без досадного недоразумения, едва не испортившего торжество. Когда процессия из имперских князей направилась вслед за императорской четой в церковь, аббат Фульдского монастыря и архиепископ Кельнский заспорили, кому из них подобает занять почетное место рядом с императором. Барбаросса, не придавший значения их спору, попросил архиепископа Филиппа, с которым его связывала личная дружба, уступить. Тот не стал спорить, а повернулся и вышел. Тут же поднялись все его вассалы, готовые покинуть церковь. Положение спас молодой король Генрих. Вопреки всем правилам придворного этикета, он обнял архиепископа и со слезами на глазах попросил его не портить праздник. Тогда вмешался и император, заверивший, что у него и в мыслях не было обидеть верного друга и товарища по оружию. Испуганный аббат Фульдского монастыря тут же освободил почетное место, и инцидент был улажен.

После богослужения начался веселый пир, на котором герцоги и графы служили императорской чете и королю Генриху, исполняя почетные должности кравчего, стольничего, конюшего и постельничего. Второй день Троицы явился апогеем праздника, когда посвящали в рыцари обоих сыновей императора. Сначала Фридрих и Генрих продемонстрировали собравшимся князьям свое умение обращаться с оружием, а затем торжественная процессия направилась в церковь, где оба принца в сопровождении оруженосцев, их ровесников из знатных семей, подошли к алтарю, облаченные в красно-белые шелковые одежды и черные башмаки, что символизировало чистую жизнь, жертвенную кровь Христа и черную смерть. Преклонив колени перед императором, юноши дали рыцарский обет. Затем они приняли доспехи, шпоры, кольчугу, перчатки и, наконец, на белых поясах мечи, украшенные драгоценными камнями, после чего император, боковой стороной меча коснувшись плеча каждого из них, произнес старинное заклятие: «Во имя Бога, святого Михаила и святого Георгия посвящаю тебя в рыцари. Будь решительным, неустрашимым и верным». Посвященные в рыцари принцы Фридрих и Генрих отныне вошли в состав благородного военно-рыцарского сословия.

Этот замечательный праздник, конечно же, не обошелся без большого турнира. Публика, заполнившая зрительские места вокруг поля и с нетерпением ожидавшая волнующего зрелища, бурным ликованием встретила императора, выехавшего верхом на коне, в полном снаряжении, с опущенным забралом и пикой наперевес. Открывая турнир, Барбаросса совершил по полю почетный круг. Затем появились молодые рыцари, среди которых были и сыновья императора, и состязания начались. Собралось несметное множество рыцарей в полном снаряжении и на великолепно украшенных конях. На некоторых были кольчуги, привезенные крестоносцами с Востока, но большинство носило уже давно вошедшие в обиход чешуйчатые доспехи — плотно облегавшую тело матерчатую или кожаную куртку, покрытую на манер черепичной крыши железными пластинками. Поверх доспехов рыцари надевали украшенные гамбезоны — рубашки, защищавшие их от перегрева на солнце.

Многие участники турнира не были облачены в доспехи, имея при себе только щит и копье, — ведь это был веселый праздник, на котором не хотелось обременять себя тяжелыми, раскаленными на солнце латами. В состязании участвовал и сам император. Он, как и следовавшие его примеру князья, щедро одаривал рыцарей и оруженосцев. Многочисленные шпильманы, миннезингеры, жонглеры, паломники и прочий люд также попользовались от щедрот благодушно настроенной знати. Все, кому в те дни посчастливилось быть на поле близ Майнца, в один голос признавали, что еще не видели столь многолюдного и великолепного празднества. Этого впечатления не могло испортить и несчастье, случившееся под вечер третьего дня, когда внезапно налетевшая буря разметала деревянную церковь и несколько других сооружений, похоронив под развалинами не ждавших беды людей.