Фридрих II Гогенштауфен

Король говорит о таможне, о монетах, о передвижении по королевству. Он пытается представить все таким образом, будто именно он является источником этих прав, все продолжает находиться в его компетенции, он лишь делегировал данные права князьям для исполнения. Но в реальности не приходилось и думать о посягательстве на права удельных правителей или об их ущемлении, ведь императору требовалось заручиться от них клятвой выполнить воинскую повинность в Италии и помочь ему задушить свободу ломбардских городов.

В послании к папе, которое можно назвать письменным признанием, он взывает к миру: «Италия — мое наследство! Весь мир это знает. Вложить все силы в дальние страны и упустить из-за этого свою собственность было бы нечестолюбиво и глупо одновременно, когда высокомерие итальянцев, и в особенности миланцев, оскорбительно бросило Мне вызов, в то время как они ни малейшим образом не оказывают Мне должного благоговения».

Вот что подгоняет его — Италия, его наследство!

Но ему необходимо согласие германских князей. Стремясь заслужить одобрение князей, «зениц его ока», он приносит им новые жертвы.

Рейхстаг послужил замечательным поводом для окончательного примирения между Вельфами и Штауфенами, между Вельфом и Вайблингом. Внук Генриха Льва, устоявший в свое время перед предложением папы сделаться альтернативным королем, склонил колени перед Фридрихом II, внуком великого Фридриха Барбароссы, когда-то уничтожившего герцогский дом Вельфов, и пред распятием вложил руку в руку императора и поклялся ему в верности.

Рукопожатие с правителем являлось древним германским обычаем. После этого жеста, «1ппшхгю тапит», Вельф Оттон стал вассалом императора и принял из его рук знамя своего нового герцогства, Брауншвейг-Люнебургского, отданного ему как наследный лен. Событие показалось Фридриху настолько важным, что он приказал: «День сей должен быть занесен во все анналы империи, ибо империя увеличилась на одно герцогство».

Затем император взял с имперских князей клятву об участии в военном походе против Италии. На другой день архиепископ Майнцский устроил в соборе торжественную мессу, в которой принимал участие император, надевший на церемонию корону. После этого император отпраздновал с князьями и двенадцатью тысячами (?) рыцарей последний великий рейхстаг на германской земле.

Зиму он провел в своей эльзасской резиденции, самой любимой из наследных германских земель. Солнечным холмистым ландшафтом она напоминала ему далекую Апулию.

Вместе с ним находилась и юная императрица Изабелла. Еще одна женщина появляется в его окружении. Адельхайд, девица из швабского аристократического рода, подруга дней его юности. Она привезла их ребенка, мальчика Энцио. Императора очаровал сын, точная копия отца, и он оставил его при себе. Фридрих желал более никогда не расставаться с ним. Но злая судьба все же разлучила их.

Той зимой в Эльзасе Фридрих развил бурную политическую деятельность: ему необходимо было вернуть доверие швабской знати, ведь в свое время она встала на сторону его сына. Он обращался с бывшими сторонниками сына с великодушием, совсем не так, как привык поступать с противниками на Сицилии, и ему удалось вернуть их послушание. Даже епископа Ландульфа Вормсского и Ансельма фон Юстингена не обошла королевская милость. Только Генрих фон Найффен сбежал в Вену, ко двору Бабенберга. Австрийский герцог оказался единственным имперским князем, не явившимся в Майнц, он игнорировал и прошлые приглашения. Генрих фон Найффен определенно сделал все возможное, чтобы отвратить герцога Бабенбергского от императора.

Из дней, проведенных в Эльзасе, до нас дошел случай, характеризующий Фридриха как терпимого правителя, каким его любит представлять немецкая историческая наука.

В Фульде и ее окрестностях разразились еврейские погромы. Евреев обвиняли в совершении ритуального убийства двоих христианских мальчиков. Евреи и христиане в поисках правосудия появились в Хагенау. Христиане в качестве доказательства принесли два полуразложившихся тела. Император изрек: «Раз они мертвы, идите и похороните их. Для чего-либо другого они не годятся». Император, еще на Сицилии знавший евреев и их обычаи, объявил их невиновными.

Но затем император приказал провести подробное расследование произошедшего. Поначалу он обратился за приговором к духовным и светским князьям: