Фридрих Вильгельм I

В мае 1728 г. дрезденский двор нанес ответный визит в Берлин. Еще во время пребывания в саксонской метрополии Фридрих Вильгельм прекрасно понял, что его сыночек влюбился в капризную графиню Орсельскую, внебрачную дочь Августа Сильного. И дальнейший рост подросткового чувства кронпринца было решено пресечь с помощью строгого надзора. И все же молодые люди его перехитрили. Вместе с двумя юными польскими графинями Орсельская поселилась в доме скончавшегося в 1725 г. барона фон Принцена на Бургштрассе, напротив Кавалерского моста (позднее моста Кайзера Вильгельма), и там, несмотря на строгий надзор короля, свила любовное гнездышко. Ночным посетителем квартиры долго был прусский кронпринц, прошедший там полный курс секса и эротики. Лишь после отъезда польско-саксонских гостей отец узнал о «распутных» похождениях своего сына на Бургштрассе.

И о другой выходке кронпринца, на этот раз принявшей политическую окраску, король узнал лишь много дней спустя. 11 августа 1728 г., когда Фридрих Вильгельм находился в магдебургских землях с очередной проверкой (кронпринц уклонился от этой совместной поездки, сославшись на частые головокружения), Фридрих в сопровождении подполковника фон Калькштейна инкогнито прискакал из Потсдама в Берлин. В столицу он прибыл в три часа пополудни и был принят дамами как юный бог. Королева во второй половине дня вместе с девятью детьми уехала в Монбижо. При свечах и при широко распахнутых дверях состоялся, как пишет современник, «божественный концерт»; Фридрих и Вильгельмина в течение двух часов «превосходно аккомпанировали» на рояле. В десять вечера концерт окончился, а затем еще час был проведен в разговорах. Подавалось вино. К восторгу дам, русский посол по особым поручениям фон Мардефельд принес собственноручно написанный портрет 14-летней Натальи, сестры русского царя. [36]Чтобы расхвалить все ее достоинства, у посла просто не хватало слов. Пока кронпринц любовался портретом, Вильгельмина подшучивала над братом: возможно, очаровательная русская царевна когда-нибудь станет его невестой. Фридрих рассмеялся и заявил coram publico: [37]«О невесте я буду думать только через много лет. Но если придется ее выбирать, командовать собой я не позволю. Мне также хочется надеяться, что мой уважаемый папаша задумается наконец, захотелось бы ему самому брать в жены женщину против своей воли». Присутствующие сдержанно похлопали в ладоши. Слова наследника, сказанные в присутствии иностранного дипломата, воспринимались как едва ли не прямое объявление оппозиции королю, находившемуся в отъезде.

Достоин удивления тон этого юноши. Времена, когда принц казался Зекендорфу замкнутым и чуть ли не дряхлым, явно миновали.

Для Фридриха не прошел бесследно успех его дрезденского приключения, во время которого польско-саксонское общество осыпало прусского кронпринца розами. Самоуверенность молодого человека выросла настолько же, насколько ухудшилось здоровье и понизился международный авторитет сорокалетнего короля-солдата. Придворные и дипломаты уже привыкли оказывать почтение «восходящему солнцу»; капля за каплей интриги Вильгельмины и матери приносили результаты. И сын почувствовал: отец, выбираясь за пределы своего солдатского мирка, действует как неуклюжий медведь и другие монархи не воспринимают его всерьез. Он слышал, как отца за глаза называют «фельдфебелем на троне», считая его духовно и умственно ущербным и чуть ли не варваром. Кронпринц не обольщался почестями, воздаваемыми королю, видя, как ничтожно уважение мира к Пруссии. И все это усиливало неприязнь к отцу. Встречаясь с королем, Фридрих корчил надменные гримасы или презрительно ухмылялся. Почти ежедневно между ними происходили отвратительные сцены, причем отец бушевал тем сильнее, чем больше он чувствовал сопротивление сына. Кронпринц писал матери, уехавшей на лето:

«Я нахожусь в полном отчаянии. Король совсем забыл, что я его сын, и обращается со мной как с последним человеком. Этим утром я, но обыкновению, вошел в его комнату. Он тут же набросился на меня и самым жестоким образом стал избивать палкой, пока силы его не оставили».

Безвыходная ситуация. Отец — в беспомощном неистовстве, в полной изоляции, в преддверии сумасшествия. Сын — в отчаянии, его гордость оскорблена, уже не в первый раз он заигрывает с мыслями о самоубийстве. Вот доподлинные слова Фридриха: «У меня слишком сильное чувство собственного достоинства, чтобы терпеть такое обращение и дальше!» Компромисс между такими натурами исключался. Но кому следовало играть роль победителя, а кому — побежденного? 11 сентября 1728 г. принц садится за стол и пишет отцу следующее письмо: