Фридрих Вильгельм I

Более того: миграционная политика короля, да и его внешняя политика в целом, подчинялась не только соображениям выгоды. Где бы люди ни становились жертвами религиозного фанатизма, король Пруссии произносил свое слово. В 1715 г. в Берлин бежал польский староста Унру, приговоренный на католической родине к гильотине за книгу, говорящую о нетерпимости церковников. Король не только предложил ему защиту и помощь, но и воспользовался этим случаем, чтобы взбудоражить английскую общественность и склонить правительство Лондона к совместной акции в защиту польских диссидентов. Он вступался — безуспешно — за угнетаемых протестантов в Венгрии, ходатайствовал — с успехом — перед королем Сардинии о гонимых вальденсах; обеспечил достойной службой свободомыслящего священника, изгнанного Тевтонским орденом.

Благодаря королю-солдату свобода совести, выражавшаяся тогда в религиозных убеждениях, признавалась в Пруссии государством. Страна Фридриха Вильгельма явилась первым в истории толерантным государством. Отрицать это невозможно! И король-солдат сам говорил о «деле совести», когда речь шла о его подданных либо о потенциальных переселенцах в Пруссию.

В 1728 г. он узнал о произошедшем в Силезии, входившей тогда в Австрию, возмутительном случае. По приказу императора арестовали и приговорили к штрафу в тысячу дукатов силезского помещика фон Кесселя. В 1726 г. Кессель, взяв за образец сиротский приют, учрежденный в Галле Августом Германом Франке, открыл вблизи Эйля дом для сирот и больных. Уже через год в приюте на личные средства Кесселя содержалось более ста беспомощных людей. Поскольку он создал также две евангелические школы и сам ими руководил, католическое духовенство (особенно силезские иезуиты) не успокоилось, пока Кессель не был арестован в декабре 1727 г. Приют закрыли, а больных и сирот без долгих разговоров выбросили на улицу, где стояли лютые морозы.

Возмущенный Фридрих Вильгельм схватился за перо. Он сообщал Зекендорфу, едва сумевшему разобрать торопливо написанные строки:

«Настоящим я заявляю, что не собираюсь вмешиваться в дела высоких особ, прежде всего глубокоуважаемого мною императора. Но здесь речь идет о деле совести. Поэтому умоляю Вас именем Иисуса: немедленно передайте это письмо в Вену, дабы император смог проявить милость и сострадание. Решение императора может оказаться положительным. Но против будут иезуиты, эти птички, поющие славу Сатане и желающие расширить его царство. Да благословит и наставит Бог императора!»

Хозяин

28 апреля 1731 г. граф Мантейфель, уже многие годы служивший саксонским послом в Берлине и готовый с радостью перейти на прусскую службу, находился в окрестностях Магдебурга по личным делам. И там он узнал, что Фридрих Вильгельм I находится неподалеку — инспектирует свое поместье Шартау. Ему предоставилась замечательная возможность познакомиться с королем поближе. Вскоре в Шартау прибыл Юхтриц, секретарь графа, желавшего узнать, сможет ли он нанести монарху визит. Король вместе с Юхтрицем пошел в курительную комнату, предложил ему трубку и благосклонно его выслушал. Затем он дружески хлопнул секретаря по плечу и велел передать: он приглашает графа на завтрашний обед, если того устроит грудинка с горошком.

Так 29 апреля 1731 г. в Шартау состоялся обед, подробно описанный Мантейфелем в его послании к генералу Грумбкову. Письмо дает нам редкую возможность взглянуть на короля-солдата, шагнувшего в последнее десятилетие своего правления. В ту пору Фридрих Вильгельм был доволен жизнью как никогда. Только что он подавил бунт своего сына (кронпринц Фридрих, возвращенный в Кюстрин, жил там под постоянным надзором). Покончил король и с интригой жены и принцессы Вильгельмины — о «двойной женитьбе» уже и речи быть не могло. В простоте сердечной он полагал также, что пришел к полному взаимопониманию со своим «другом», австрийским императором. Письмо Мантейфеля позволяет нам рассмотреть и хозяйские качества удивительного короля Пруссии.