Фридрих Вильгельм I

Это с одной стороны. С другой же — что было новшеством революционного масштаба, — к сословному делению общества Фридрих Вильгельм относился как государственник и централист, то есть с иронией и презрением. «Я считаю подлецом того, кто называет себя бароном», — рычал он на дворян. По его мнению, юнкеры лишь тогда имели право на привилегии, когда хотели трансформировать сословное сознание в сознание государственное и стать кадровой элитой государства. Местнические страсти, возня вокруг привилегий и титулов всю жизнь действовали ему на нервы. Король использовал сословное чванство социальной верхушки для пополнения рекрутенкассы, от всей души презирал дворян и доказал это, когда торжественно присвоил титул барона придворному шуту, часто получавшему от него пинки. Когда барон из округа Клеве пожаловался ему на регирунгсрата Пабста, ставшего дворянином совсем недавно и хотевшего сесть в церкви впереди него, Фридрих Вильгельм ответил: «Это идиотизм! В Берлине нет рангов, и в Клеве их не должно быть тоже. Когда господин фон Пабст садится в церкви впереди меня, я остаюсь на месте». Невозможно ответить лучше на подобную глупость. Эти мерзавцы должны были работать, исполнять свой долг там, куда их поставили. В Пруссии не было «рангов», за исключением короля — да и тот всего лишь наместник Бога на земле.

Юнкеры, чью власть он грозился разрушить за непослушание, были вынуждены присмиреть. Для них зарезервировали весь офицерский корпус, и Фридрих Вильгельм не выдал офицерского патента ни одному бюргеру. Напротив, его министры и главные чиновники в большинстве своем были бюргерского происхождения. Наибольшую известность среди них получили Ильген, Кройц и Краут — Фридрих Вильгельм всегда мог положиться на их добросовестность и профессионализм. Он и сам любил поговорить с бюргерами, крестьянами и солдатами, с «простыми людьми». Бывали времена, когда он каждый вечер приглашал к себе во дворец потсдамского или берлинского бюргера выпить с ним добрый кубок пива да выкурить трубку. Все дома у короля было «по-голландски»: чисто, просторно, добротно. Король не вел заумных разговоров, не обсуждал парижские новшества, а беседовал с гостем о сельском или городском хозяйстве, о доходах, о супружеских и семейных делах. Ему такие беседы нравились, и он делал что хотел. Каждому сословию — свое место, а все вместе тянут один воз: Пруссию, государство.

Разделение общества XVIII века на касты такими поступками отменить было нельзя. И все же король-солдат — умышленно он это делал или невольно — вел общество к равенству, когда требовал, угрожая палкой, неустанной и добросовестной работы. Его подданные носили разные одежды: одни ходили в шелках и бархате, другие — в лохмотьях; ни о какой общенациональной солидарности разных классов не могло быть и речи. Но, работая на короля Пруссии и государство, все они были равны.

Говоря об эпохе абсолютизма, историки используют термин «самодержавие». Фридрих Вильгельм I действительно довел самодержавную форму правления до высшей степени развития. Пруссия выглядела тогда так: правительство, Генеральное управление, находилось в Берлине и работало так, что только щепки летели. Обо всем, о самой последней мелочи, докладывали королю, обычно находившемуся в Потсдаме или в Вустерхаузене. Там он все решал самостоятельно и отдавал секретарю распоряжения готовить указы, разлетавшиеся затем по всей стране, как гром и молнии. Для всех король стал образцом усердия и эталоном рабочего ритма. А «внизу» все было в постоянном движении: министры говорили, офицеры муштровали, солдаты брали «на караул», бюргеры производили товары, а крестьяне работали на полях и в стойлах. Все государство двигалось, как батальон на парадном плацу.

В Пруссии Фридриха Вильгельма царил чистейшей воды государственный патриархат. Вперед страну двигали приказ и послушание, надзор и порядок, прилежание и работа. Но только вперед. Прусское социальное государство, дружественная народу рабочая монархия Фридриха Вильгельма I маршировала по пути исторического прогресса: по плану, точно, упрямо и непреклонно, из дотлевавшего Средневековья в буржуазно-индустриальное будущее. Просветительские реформы Фридриха Великого, социальные реформы Штейна-Гарденберга, экономическое чудо кайзеровской Германии не состоялись бы без этой операции в начале XVIII века.

И все это явилось делом рук одного человека, короля-солдата, названного умным, прогрессивным президентом-реформатором Шёном сто лет спустя «величайшим королем Пруссии».

Маскарад