Фридрих Вильгельм I

В эпоху фаворитизма и беспринципной фривольности, победившей тогда все королевские дворы, Луиза Генриетта стала олицетворением супружества, основанного на верности и любви, — то же достоинство мы найдем и в ее внуке. Мы увидим, что Фридрих Вильгельм следовал (конечно, совершенно бессознательно) примеру своей бабушки — ее упорной приверженности всему традиционному, самобытному, ее решительному неприятию всего модного. Луиза Генриетта, например, последовательно пренебрегала французскими нарядами и ввела при берлинском дворе простой голландский стиль. Она обладала сильной волей и всегда очень хорошо знала, чего хочет. Великий курфюрст часто советовался с ней по вопросам политики. Иногда, раздраженный ее встречными доводами, он даже приходил в бешенство и спрашивал: кто, собственно, носит княжескую шапку («Правьте вы, мадам!» — крикнул он однажды, швырнув шапку на пол). Ту же неуемную, доходящую до упрямства энергию мы встретим и во Фридрихе Вильгельме. Его бабушка-кальвинистка была набожной и твердой в своей вере, любила в христианстве положительное, оптимистичное, сильное начало, была далека от религиозного ханжества. Написанный ею протестантский церковный хорал «Иисус, моя вера» поют и сегодня. И в короле-солдате мы видим человека, преданно любящего Всевышнего: детская вера в Господа на небесах всегда оставалась путеводной нитью всей его жизни.

Луиза Генриетта Оранская первая приобщила берлинцев и бранденбуржцев к голландской опрятности и культуре. Она чуть не потеряла дар речи, когда узнала, как живут ее подданные. Низкий уровень животноводства и земледелия новой родины поверг ее в ужас. Через четыре года после прибытия Луизы Генриетты в Берлин, 24 сентября 1650 г., курфюрст передал в ее полное распоряжение Бётцов — местность к северу от Берлина. Обязательная и дотошная, практичная и трудолюбивая, она смогла превратить луга и пастбища Хафеля в образцовые голландские угодья, ставшие впоследствии примером и даже учебным предприятием для бранденбургских животноводов и сыроделов. Небольшой охотничий замок Бётцов и его окрестности уже через десять лет выросли в крепость и город Ораниенбург, названный так в честь ее родины. Как по мановению волшебной палочки возникли огромные парки и сады, крестьянские дома голландского типа, где все сверкало чистотой, образцовые молочные хозяйства, снабжавшие весь Берлин.

В 1662 г. из Восточной Пруссии, куда Луиза Генриетта поехала с мужем, она писала своему помощнику в Берлин: «Что касается Ораниенбурга, прошу вас: распорядитесь все ускорить! К сожалению, вы еще ничего не сообщили мне про уборную, которую следует облицевать фарфором… Вышлите же мне описание Ораниенбурга, расскажите, как он выглядит, как переделаны дверь и нижний двор, насколько продвинулось строительство. Сделан ли на кухне колодец, чтобы больше не приходилось таскать воду? Напишите, вымощен ли двор и дорожка вокруг дома, где расположены пруды для карпов, и как вообще обстоят дела с садом». Годом позже, в 1663-м, в одном из ее писем говорилось: «Право же, столь плохое состояние моих коров меня разозлило. Я не могу этого понять — ведь в берлинском Тиргартене они получают тот же корм и чувствуют себя прекрасно. Что касается карповых прудов, они не дают мне покоя и я думаю, их следует окружить деревьями. Прошу вас весной распорядиться пустить в большой пруд еще больше карпов… Я благодарю Бога за то, что мои дети живут там так хорошо. Не могу описать, как мне хочется их увидеть, здесь я страшно скучаю».

Но не в высочайшем покровительстве Ораниенбургу (оно ни к чему не обязывало) заключается особая заслуга Луизы Генриетты. То же самое делали другие короли и королевы того времени: «меценатство» повсеместно принадлежало к числу обязанностей, выполнявшихся дворами. Нет, стремление обо всем позаботиться лично и жажда совершенства были теми качествами, которые она передала в наследство внуку. Луиза Генриетта сама экзаменовала голландских колонистов, приехавших в страну, заботилась о каждом, пока он не находил крышу над головой и новую родину в чужом краю, ежедневно инспектировала, высоко подоткнув платье, коровьи стойла и маслобойни, контролировала кухню и погреб, самолично отправляла масло и сыр на рынки Берлина. Короче, она являлась образцом аккуратной, добросовестной хозяйки, будучи при этом чрезвычайно бережливой, ведя точный бухгалтерский учет, записывая каждый выданный и полученный грош и талер. «Прошу вас, — писала она в Берлин во время посещения города Клеве, — прикажите управляющему Штурму, чтобы он, высылая деньги, впредь сообщал, откуда они поступили, дабы я могла внести их в книгу, где добросовестно записываю все, что получаю и трачу».