Фридрих Вильгельм I

Фридрих Вильгельм от души радовался визиту русского царя, особенно узнав, что он обойдется ему не более чем в 3000 талеров (то есть из выделенной суммы будет сэкономлено 3000 талеров!), зато государство за эти деньги наладит бесценные политические и хозяйственные связи с гигантской страной на Востоке. Грубую страсть своего друга Петра к женщинам он игнорировал, ничего в ней не понимая. Сексуальное целомудрие было для Фридриха Вильгельма неразрывно связано с телесной чистоплотностью. На смертном одре он утверждал, что не является грешником и что его, несомненно, ждут небеса, поскольку он всегда был верен своей «Фикхен». Но с Петром можно было по-мужски откровенно говорить о солдатах и ружьях, о лошадях и скоте, о строительстве домов и кораблей — короче, беседовать о практических вещах, а не вести бесполезные разговоры на вычурном французском. И это нравилось Фридриху Вильгельму чрезвычайно. А жестокость Петра к шуту, побои, щедро раздаваемые своим приближенным, Фридрих Вильгельм находил вполне естественными для самодержавного монарха. Пожалуй, мало еще он их бил. Однажды, гуляя после обеда по Берлину, Фридрих Вильгельм заметил несчастного еврея, пытавшегося спрятаться в переулке. Он высочайше поймал его и спросил: какого черта тот убегает от короля? Дрожащий от страха еврей ответил: «Я боюсь, ваше величество». Фридрих Вильгельм принялся бить его палкой и кричать: «Боишься? Боишься? Вы любить должны своего короля!»

Если день проходил обычно, без иностранных гостей и религиозных праздников, король заканчивал работу в пять или в шесть часов. Он мыл руки и лицо, чистил одежду и отправлялся в так называемую Табачную коллегию. В какой бы из резиденций король ни находился — в Берлине, в Потсдаме или даже в Вустерхаузене, — посещение этого занятного учреждения не отменялось никогда. В каждом из трех дворцов для этого имелась особая курительная комната со скупо обставленными соседними помещениями. Общество, регулярно там собиравшееся, составляли обычно шесть — восемь персон. Постоянными членами были князь Леопольд Анхальт-Дессауский, австрийский посланник граф Зекендорф, а также ближайший советник Фридриха Вильгельма генерал-лейтенант фон Грумбков. В состав Табачной коллегии входили также камергер фон Пёльниц, а с 1717 г. профессор Гундлинг. Остальные были офицерами. Среди них находились как начальные чины, так и старшие офицеры и даже лейтенанты. Отбирались те, кому король доверял. Случалось, приходил и простой потсдамский бюргер.

При тех строго иерархических отношениях, господствовавших в XVIII веке, это было самое необычное общество Европы. На три-четыре часа, пока длилось собрание, все различия рангов упразднялись. Когда входил король, не вставал никто. Все вели себя непринужденно и говорили без всякого стеснения. И чем грубее это выходило, тем лучше чувствовал себя Фридрих Вильгельм. Шутки на его счет разрешались тоже; запрещены были лишь непристойности. Здесь, в Табачной коллегии, Фридрих Вильгельм чувствовал себя не монархом, а обычным человеком. Тот абсолютизм, практиковавшийся весь день, заставляя дрожать всю страну, по вечерам, в избранном кругу, отменялся. Табачная коллегия была крайне демократична.

Члены коллегии рассаживались на чистые скамьи возле простого деревянного стола. Перед каждым гостем лежала глиняная голландская трубка. Табак в плетеных коробочках тоже был голландским, хотя и недорогих сортов. Если один из гостей решался вынуть собственный табак, подороже, он рисковал получить от короля грубое замечание. Некурящие могли по крайней мере держать трубку в зубах и потому считаться заслуживающими доверия. Прикуривали от горящего в медной сковородке торфа. Перед каждым гостем стояла белая глиняная кружка с пенистым пивом, привезенным из Потсдама, Кепеника или Брауншвейга. В соседней комнате стоял стол с бутербродами, вестфальской ветчиной, телятиной или копченой колбасой из Люнебурга. Лакеев не было, каждому приходилось обслуживать себя самостоятельно. Зачастую хозяйством занимался сам король. Он забивал огромную щуку или карпа (отдельные экземпляры которых весили двадцать — тридцать фунтов), разделывал его, клал куски в котел, а одновременно готовил салат. Профессор Фасман, позднее занявший в Табачной коллегии место Гундлинга, писал об этом: «Он начинал с того, что мыл руки, перед тем как забить рыбу, потом снова — перед тем как положить куски в котел, затем в третий раз — чтобы посолить салат и добавить уксуса, затем он умывался, чтобы налить масло, а затем умывался еще дважды, перед тем как подать рыбу и сесть за стол».