Фрилансер от ксенологии

Саму церемонию я почти не запомнила. Может потому, что не понимала её смысла? Какие-то сложные перестановки, пространные речи «ни о чём», песни, с переводом текстов которых мой лингворетранслятор не справлялся, крошечные порции каких-то сложных кушаний на малюсеньких тарелочках и море одуряющее пахнущих цветов, от запаха которых я даже слегка «поплыла». И только напряжённое лицо Мары, силящейся казаться весёлой и энергичной намертво врезалось в память, да постепенно одеревеневающее тело Старика У Двери и черты его лица, навсегда замирающие в неподвижности. Нет, это не выглядело так, словно он умирает, не уходят в мир иной с таким одухотворённым видом, скорее уж было действительно похоже, что он перерождается к другому, возвышенному существованию.

А запись мне не удалась. Постоянно работающий напульсник зафиксировал всё празднество, вплоть до ключевого момента, а потом пошли полосы и цветные кляксы. Обидно.

— Я думаю, надо вызывать службистов и экспертов по работе с памятью, — сказал Мика на следующее утро, откладывая очередную запись сновидения. — Что бы с ней не творилось, естественные причины это иметь не может и мало того, явление набирает интенсивность. Сегодня вообще аншлаг какой-то был.

Забежавшая к нам с утра ненадолго Мара действительно имела вид настолько усталый, как будто не спала, а всю ночь занималась перемножение четырёхзначных чисел и извлечением корней квадратных из них же.

— Закономерно, — ответила я, прикидывая, не могло ли это быть связано с возросшей интенсивностью ночного общения Мары с диххами. — Кстати, ты, скорее всего, не прав, и это, как ты его назвал «явление» имеет вполне естественное происхождение. Для Даута естественное, конечно.

— Это ты о чём? — проявил нешуточный интерес Мика. И только тут я поняла, что о какой бы фигне мы в последние дни с ним не трепались, профессиональными сведениями не обменивались. Он — по вполне понятным причинам, я — ну просто в голову не пришло, что ему это тоже будет интересно. Этот пробел было необходимо заполнить, чем я и занималась, с переменным успехом, следующие полчаса. — Нет, и имея такие сведения, ты молчала! — кипятился Мика, я только руками развела. — Это же полностью меняет картину.

— Я как-то привыкла, что об анатомии, физиологии и физических возможностях инопланетников ты знаешь побольше моего, — попробовала я оправдаться, хотя это соображение пришло в мою голову только что.

— Не в этом случае. Драххи с незаконными миссиями на Землю не совались, а потому возможностей изучить их поподробней у наших спецслужб не было. Ну, а как ты думала, — начал он оправдываться, увидев мой обалдевший взгляд, — информацией по собственному строению ни одна раса не делится. Не то, чтобы это было так уж секретно и совершенно невозможно получить эти знания… э-э, нетравматичным способом, но и в открытом доступе их нет. Данные о себе — это оружие, вложенное в руки потенциального противника, так что целенаправленно ими делиться никто не спешит.

— Но ведь никто не мешает послать сюда несколько специалистов, которые изучат и переведут местные источники информации. Их же никто никогда не засекречивал. Да это и невозможно, наверное.

— Никто не мешает. И наверняка это даже делается. Но рас в космосе много, всех сразу не охватишь, не говоря уж о том, что одно дело знания эмпирические и совсем другое — практические. К тому же, кто к нам сам полез, на того и стоит обратить наиболее пристальное внимание. Такой принцип отбора. И, согласись, он не лишён логики.

— Да-а, — протянула я, — вот так начнёшь об одном, а узнаешь сто-олько интересного совсем о другом.

— Кстати, о «совсем другом», по шее бы тебе надавать за такие эксперименты над психикой моей пациентки. И особенно за то, что предварительно со мной не посоветовалась.

— Никак не могла, — я сделала «щенячьи» глазки, — это был экспромт и к тому же в самый последний момент. Будем надеяться, что психика у неё всё-таки выдержит.

— Не «будем надеяться», — строго поднял вверх указательный палец Мика, — а сделаем для этого всё возможное и проконтролируем.

И для реализации этого принципа мне пришлось всеми правдами и неправдами выдирать Мару из празднично-деловой круговерти, хотя бы на обеденные два часа, а Мику укладывать её спать под контролем аппаратуры и устроив изоляцию от всех возможных влияний извне. А чего мы наслушались, когда в положенный час её разбудили! Самым мягким эпитетом было: «Вредители!». Но дело того стоило и потому, мы не раскаялись, а, наоборот, преисполнились сознанием выполненного долга.

Нельзя сказать что дальше, на следующую ночь, произошло чудо. Точнее, если оно и произошло, то не с нами. На нашу с Миком долю досталось ночное бдение в ожидании не то избавления от Мариных напастей, не то катастрофы (меня наконец-то проняло осознание возможных последствий собственной безответственной выходки), а потому, когда Мара с утра пораньше постучалась в нашу комнату, мы были готовы практически к чему угодно. Мика только и успел, что убрать с экрана данные наблюдения за её состоянием.