Фрилансер. Повелитель ареала

Вышел, спустился по боковой мини-аппарели. Потопал на месте, ощущая под ногами композит материала, на который такая махинища (наша адова атмосфера) давит 24/7/365, из года в год. Нет, и близко не металл — что-то кремниевое, с какими-то волокнами. Их много видов, разные купола сделаны из разных материалов, там целая наука. Хотя в состав волокон металлы входят — например золото. И внутри, под верхним слоем композита точно знаю, есть золотая промежуточная стенка. Венера не просто так называется Золотой планетой — первые купола, на заре освоения, люди, вообще не заморачиваясь, золотили, и всё. Ибо золото хорошо химию держит, а у нас тут слабоконцентрированная, но очень едкая серная кислота. Как ни парадоксально, применяемый ныне композит дороже золота, но люди пошли на это, ибо уж больно свойства его хороши — жёлтый металл не может держать теплоизоляцию, как многослойная кремнийорганика, и прочность его существенно ниже.

Поймав кайф от ощущения стояния на дне огромного, размером с высоту атмосферы, тёмного колодца, насладившись видом сияющих вдали над Сьерра-де-Рояль облаков… Точнее, в той стороне всё небо было светлее, как будто светилось изнутри, роняя капли отражённого света сюда, на вечно сумрачную землю. Это было величественно и красиво, и ради такой картинки стоило выходить наружу, и вообще затевать всё, что я затеял. В общем, словив кайф, я двинулся к громадине севшего в ста пятидесяти метрах севернее конвертоплана с имперским гербом и лазорево-золотым флагом на бортах.

Конвертоплан — птица немаленькая. Кажется, с одной стороны у нас очень плотная атмосфера, и даже лёгкие моторы способны поднять огромную нагрузку. Но с другой, при давлении, температуре и кислотности окружающей среды, с учётом, что в оной нужно не просто стоять на поле, но лететь с высоким лобовым сопротивлением, материал, из которого нужно сделать машину, отнюдь не похож на лебединый пух. Стенки некоторых особо защищённых аппаратов достигают полуметра. Плюс, шлюзовые камеры (часто их делают две, с левого и правого борта). Плюс, если уж ты перевозишь что-то в атмосфере, то это вряд ли небольшая почтовая коробочка — экономичнее везти несколько десятков тонн. Вот и получается, что махина ещё та. Снова обманываю — есть и совсем небольшие машинки. Например, без аппарелей и шлюзов, не предназначенные для высадки и посадки в атмосфере. Но чем меньше машина, тем меньше надёжность, а мы говорим об имперском посольском конвертоплане, который не может быть надёжным менее, чем максимально.

Стоящая передо мной Птица была небольшой, но только в сравнении, в своём классе. Ибо пассажирская, не грузовая. Пусть не расслабляет слово «пассажирская», это означает, что предназначена для перемещения взвода десанта в атмосферной броне, но это всё равно меньше, чем монстры, на которых мы везли танки и мехи к дому Ортега. Я шёл к ней медленно, преодолевая тягучее сопротивление воздуха. Сервы сочленений помогали, делали всё за меня, но всё равно в высокоплотной текучей среде движения напоминали попытки перемещаться по дну бассейна. При моём приближении с правого борта имперского конвертоплана спустилась мини-аппарель, ведущая к шлюзовой створке, а когда я на неё вступил, раскрылась и сама створка. Вошёл. Внешка закрылась, выступы и пазы встали на место, и ведомая мощными приводами кремальера сама собой начала закручиваться. Ногами ощущалась вибрация насоса, откачивающего воздух до технического вакуума. Не очень глубокого, но вакуума — проще высосать тут всё и заполнить помещение охлаждённым воздухом из салона, чем потом потеть от невыпущенного наружу тепла и кашлять, если хоть что-то кислое попадёт внутрь.

Внутрь из салона вошло два человека. Оба в лёгких скафах имперского десанта — такие охраняют посольство Владычицы Южных Морей в Альфе и консульства в Омеге, Дельте, Санта-Марии и Самаре. Взяли под руки, ввели в салон. Салон был просторным — всё же отсек для размещения десанта без противоперегрузочных кресел. Посреди него стоял стол, правда без ничего, ни напитков, ни закусок, а за этим столом уверенно восседал, сверля меня глазами, мой старый знакомый Карлос Хименес.

Парни помогли стащить скаф, на это ушли те же пять минут, только в обратном порядке. Выбравшись из мешанины металла и композитов, я ощутил, что вспотел — рубаха прилипла к спина, как и штанины к брюкам, и лицо тоже влажное. Причём пока шёл, жарко не было. Нервное, наверное. Ну, а после помощники сеньора кивнули шефу, тот взглядом отпустил их, и ушли в кабину. Шлюз (правда без кремальеры) за ними закрылся, воздух переходной камеры засвистел, и мы остались наедине.

Я присел перед сеньором на второе имеющееся в салоне пилотское кресло, и тот, более не пытаясь скрыть веселья в глазах, произнёс только одно слово:

— Рассказывай.

Я всё же вывел его из себя. К концу моего совсем недолгого монолога старикан поднялся и нервно заходил из угла десантного отсека в угол. Ходил так минуты три. После чего вернулся, навис надо мной и уточняюще произнёс: