Фриленды

По дороге в рощу Дирек издали заметил где-то за изгородью высокого темноволосого батрака Телли, который был его правой рукой во время схватки со штрейкбрехерами. Дирек окликнул его, – но услышал тот или не услышал – он не отозвался и молча перемахнул через перелаз. Луг круто обрывался к речке, и возле брода Дирек натолкнулся на маленького хромоногого пастуха, который на его приветствие сухо ответил: «Добрый день» – и тут же занялся починкой плетня. У Дирека снова защемило сердце, и он поспешил дальше. Он шел на стук топора. На самой опушке рощи Том Гонт рубил молодую поросль. Увидав Дирека, он перестал работать, и его подвижное лицо как будто застыло, маленькие, злые глаза настороженно уставились на юношу.

– Доброе утро, Том, давно мы с вами не виделись.

– Да, давненько… Вы, говорят, здорово стукнулись…

Дирек болезненно поморщился. Эти слова были произнесены таким тоном, будто он пострадал в драке, к которой Том Гонт не имел ни малейшего отношения. Он через силу заставил себя спросить:

– Вы знаете про беднягу Боба?

– Д-да… Вот ему и крышка…

За этими словами скрывался какой-то другой смысл; обветренное лицо Тома было недружелюбно, он не сказал слова «сэр», которого даже он, Том Гонт, не опускал в разговорах с Диреком; во всем этом сквозила острая неприязнь. Дирек, чувствуя, как у него болезненно сжимается сердце, в упор посмотрел на Гонта.

– В чем дело, Том?

– Дело? Да какое тут может быть дело?

– В чем я виноват? Объясните.

Том Гонт усмехнулся; его маленькие глазки уставились прямо на Дирека.

– Джентльмены всегда выходят сухими из воды.

– Что вы! – горячо воскликнул Дирек. – Неужели вы считаете, что я от вас отступился? В чем дело? Говорите.

– Отступились? Вы не отступились. – Он не отводил от Дирека глаз и говорил все с такой же издевкой. – Да только мы-то умирать ради вас больше не намерены.

– Умирать? Ради меня? Неужели вы не понимаете – я бы жизнь отдал, лишь бы… Черт бы вас побрал!

– Да уж и побрал с вашей помощью… Вы теперь довольны?

Дирек был бледен, как смерть, и весь дрожал.

– Неужели вы думаете, что я преследовал какие-то личные цели?

Том Гонт ухмыльнулся.

– В том-то и дело, что никаких целей у вас не было. Вот что я думаю. И другие тоже. Все, кроме бедняги Трайста. А чего вы для него добились, сами знаете…

Дирек был ранен в самое сердце, – он стоял как вкопанный. Где-то ворковал голубь, срубленные деревца душисто пахли в нагретой солнцем роще.

– Я понял, – сказал Дирек. – Спасибо, Том. Хорошо, что вы мне объяснили.

Том Гонт и бровью не повел.

– Не стоит благодарности, – ответил он Диреку и снова взмахнул топором.

Но когда Дирек отошел на порядочное расстояние от того места, где стучал топор Гонта, он бросился ничком на землю и спрятал лицо в траву; он кусал жесткие зеленые стебли, на которых еще не высохла роса, глотая вместе с их сладковатым соком всю горечь своего поражения. Снова перед ним выросла серая тень и стояла неподвижно в ярком свете теплого августовского дня, полного летних запахов и звуков; а кругом ворковали голуби, и в воздухе носился пух одуванчиков.

Когда через два часа он вернулся домой и вошел на кухню, ни у кого из его родных не хватило духу поздороваться с ним, кроме Фрэнсис Фриленд, которая подставила ему щеку для поцелуя.

– Как я рада, милый, что ты еще всех застал. Дядя Джон думает, и все мы с ним согласны, что нельзя поощрять этих батраков, когда они так неприлично себя ведут… Это, это… Ну, ты сам знаешь, что я хочу сказать…

Дирек горько усмехнулся.

– Вы, бабушка, хотите сказать, что это преступно… Прибавьте еще, что это – мальчишество. Я это сейчас и сам понял…

Голос его так изменился, что Кэрстин подошла и положила руку ему на плечо.

– Ничего, мама, они просто послали меня ко всем чертям…

Всем, кроме Кэрстин, очень хотелось выразить свою радость, но решилась на это только одна Фрэнсис Фриленд.

– Ах, как я рада, милый!

Затем поднялся Джон и, протянув руку племяннику, сказал:

– Значит, Дирек, мы ставим точку – и всем неприятностям конец?

– Да. И я прошу прощения у вас, дядя Джон, и у вас, дядя Стенли и дядя Феликс, и у отца, и у бабушки…

Они поднялись на ноги; у Дирека было такое лицо, что у всех у них перехватило дыхание – даже у Джона, даже у Стенли.

Первая нашлась Фрэнсис Фриленд – она направилась к двери, уводя с собой двух своих сыновей; два других ее сына пошли за ними следом.

Дирек стоял, как каменный, устремив взгляд куда-то в угол, мимо Недды.

– Мама, спроси его, чего он от меня хочет.

Недда с трудом сдержала крик. Но Кэрстин только крепче сжала плечо Дирека и спокойно ответила, глядя в угол:

– Ничего, мальчик. Он тебе улыбается. Ему просто хочется побыть с тобой.

– Но ведь я ничем не могу ему помочь.

– Он это знает.

– Лучше б он за мной не ходил. У меня ведь и так разрывается сердце.

Лицо Кэрстин дрогнуло.

– Он скоро уйдет, сынок. Посмотри, вот Недда. Люби ее. Она ждет тебя…

Дирек ответил тем же мертвым голосом:

– Да, Недда мое утешение. Мама, я хочу уехать, совсем уехать из Англии, и поскорее…

Недда бросилась к нему и обвила его руками.

– Я с тобой, Дирек, я с тобой…