Фристайл. Сборник повестей

Вместе с реаниматологом они осмотрели пациента — явная клиника внутреннего кровотечения. Прибежала лаборантка, взяла необходимые анализы крови. Сообщила врачам группу и резус, остальное унесла в лабораторию. Больного отправили на рентген на дребезжащей каталке с разъезжающимися колёсами. Потом УЗИ. Пока доктора ждали заключения, в реанимации приготовили нужную кровь для переливания. Наконец, Никита смог поставить диагноз: сломаны три нижних ребра слева, предположительно полный разрыв селезёнки — надо удалять… Операция несложная, но возможны сюрпризы, по выражению Никиты — «всяческая экзотика», одному не справиться. Надо вызывать подмогу. Позвонил Измайлову. Тот был трезв. Внимательно выслушал Никиту и тяжело вздохнул.

— Никита Петрович, у меня сейчас мать умирает… Она в сознании. Я не могу её оставить. Вы же знаете — у неё рак.

Никита это знал. Но выражать сочувствие было некогда. Придётся вызывать Вологодского доктора. Не удастся сегодня Олегу Юрьевичу полюбоваться на теплоходы, погружающиеся в шлюзы.

Коллега нисколько не удивился. Попросил срочно прислать скорую к гостинице.

В операционной всё было готово. Медсестра сидела на табурете, ожидая хирургов, с поднятыми вверх стерильными руками, согнутыми в локтях — обычная поза медперсонала, готового к операции.

Оперировали, молча. Операция прошла без осложнений. Передав больного в реанимацию, коллеги вернулись в ординаторскую.

— Кофе будете? — Спросил Никита.

— Лучше чаю. Если есть, зелёный, а ещё лучше — ромашковый.

— Зелёный есть. С мелиссой. А ромашковый — это…

— Я понимаю — это изыски… Но я после операций всегда его пью, и тебе советую. Успокаивает…

Поговорили о больном. О тактике его дальнейшего ведения. Если Измайлов застрял дома и завтра на работу не выйдет, то Никите придётся остаться в больнице ещё на одни сутки. В понедельник его сменит Грауэрман…

Была уже глухая ночь. Никита позвонил в приёмное отделение. Попросил медсестру вызвать скорую.

— Тебя отвезут в гостиницу, Олег. Отдыхай. Надеюсь, повторно тебя вызывать не придётся. Одного раза в сутки достаточно.

Коллега ушёл. Никита вдруг вспомнил про компот, ожидавший его с обеда. Пошёл в буфетную. В коридоре свет был притушен, постовая медсестра, наверно, отдыхала в сестринской. Его большая кружка стояла на видном месте, прикрытая сверху чистым блюдцем. В компоте фруктов не было. Его сладковатый вкус смочил высохшее горло. Никита ополоснул кружку под краном вымытой до блеска мойки, и вернулся в ординаторскую. Только после этого подвинул к себе историю болезни прооперированного больного. Писанины здесь хватит до рассвета.

— Пётр Васильевич Симонов… — Прочитал он лицевой стороне истории болезни.

И не сразу понял… А поняв — замер. Стало сразу как-то душно. Никита подошёл к окну и распахнул его настежь. Ночью прошёл дождь, и в кабинет ворвалась струя свежего воздуха. Понемногу он успокоился. Конечно, он не узнал своего отца. Он видел его только однажды, можно сказать, мельком. А потом прошло столько лет…

Значит — отец. Ну, и что?! Конечно, у всех врачей, и у хирургов особенно, есть негласное табу, суеверие что ли: никогда не лечить, а, тем паче, не оперировать, близких родственников, друзей и родственников своих друзей. Но разве своего биологического отца он мог считать близким родственником? Разве он не стал бы его оперировать, если бы даже так считал? Конечно, бы прооперировал! Так и о чём тут думать?

Он открыл историю болезни и стал подробно описывать статус больного.

Послеоперационный период прошёл гладко, без осложнений. Пока отец лежал в отделении, ему дважды перелили кровь, теперь с анализами было всё в порядке. Со временем рубцы от порезов на его лице должны стать почти незаметными — Никита давно научился накладывать косметические швы. Больной уже сам осторожно ходил на завтрак в столовую: диетический обед и ужин в нужном объёме ему доставляли Вера с матерью. Когда подошло время выписки, тёща твёрдо заявила, что решила забрать его к себе. Она выделила ему большую, светлую комнату с окнами на большой цветник. Но частный дом одинокой женщины всегда требует внимания. Никите было неловко: он не то чтобы ничего не умел, у него просто было очень мало свободного времени, чтобы всерьёз заниматься тёщиным домом. При выписке он категорически запретил отцу заниматься физическим трудом, но Пётр Васильевич не захотел быть квартирантом. Поселившись в доме Надежды Игнатьевны, он взял в свои руки бразды правления— по подсказке хозяйки, которая знала здешних толковых людей, сам нанял рабочих. За короткое время они сделали немало: починили завалившийся забор, стала легко открываться калитка, поправили трубу на крыше и поставили на место тяжёлую дверь в банной парилке… Никита не вмешивался, считая, что хозяйственные хлопоты идут больному на пользу. Конечно, он пытался возместить денежные расходы, но отец категорически отказывался.