Фристайл. Сборник повестей

На всём белом свете было два места, где Алексей Петрович чувствовал себя, как рыба в воде: это родной дом и институт. Дома он отдыхал, в институте — работал. Всё остальное только дополняло одно или другое. За стенами этих крепостей он чувствовал себя неуверенно и неловко. В общественном транспорте Соколов ездить не умел: на работу и обратно домой он ходил пешком, на совещания в Смольный или Таврический ездил на служебной машине. Если (очень редко) приходилось отправляться куда-то в трамвае или в автобусе, он вставал как-то боком в самом проходе, и его постоянно толкали и ругали за неловкость. С годами выезды на общественном транспорте стали целым событием. Но иногда под натиском домочадцев, Алексей Петрович сдавался, хотя в душе не переставал сожалеть о брошенных делах и какой-нибудь недописанной статье.

Но сегодня был особенный день: все вместе они ехали на дачу к единственному верному другу Соколова Дмитрию Павловичу Ершову. Ехали с подарками ко дню рождения, который знаменитый хирург — академик отмечал по традиции только с семьёй Алексея Петровича и в обществе своей любимой внучки Веры, скрывшись от всех прочих на своей скромной даче.

Плотная толпа стояла на платформе. Подошла электричка. Славка придержал спиной напиравших сзади, пропустил вперёд своих стариков, потом Веру и с трудом втиснулся сам. Тесно прижатые друг к другу, они стояли в вагоне у самых дверей тамбура. На первой скамейке прямо перед ними расположились трое — два моложавых мужчины и женщина. Импортные штаны, фантастической красоты кроссовки и весь «навороченный» антураж бросался в глаза. Вели они себя независимо, свободно, разговаривали громко, шумно и раскатисто смеялись, нарочито привлекая к себе общее внимание.

Электричка шла полным ходом, втягивая в себя на остановках новых пассажиров. После затяжных осенних дождей день вдруг выдался яркий, солнечный, и горожане потянулись на природу.

Мужчина из «импортной» компании громко включил магнитофон, на весь вагон грохнул тяжёлый рок. Зоя Васильевна невольно поморщилась.

Кто-нибудь, может быть, и поступил бы иначе, но Алексей Петрович иначе не умел. Он умел жить только в недрах своего института и наивно полагал, что законы, установленные им внутри социума, созданного его собственными руками, действуют также во всей Вселенной. Он сказал властно и громко.

— Выключите это!

Его услышали, но никак не прореагировали. Тогда он повторил.

— Выключите!

Мужчина, державший в руках магнитофон, подчёркнуто прибавил звук и насмешливо взглянул на просто одетого старика, державшегося за плечо смущённого внука.

— Что, дед? Сдают нервишки-то?

Славка побагровел и быстро взглянул на деда. Вера дёрнулась было, но смолчала.

— Это мешает, — мрачно сказал Алексей Петрович. — Люди едут отдыхать, эта какофония раздражает…

— Слушай, мужик, — вмешался его приятель. — А ты давай пешочком… В лесу тихо…

Они сидели, а старики перед ними стояли, и молодая женщина весело поглядывала вокруг, вполне довольная своими остроумными спутниками. Люди, тесно прижатые друг к другу, стояли вокруг с непроницаемыми лицами и молчали.

— Оставь его… — громко захохотал первый «импортный». — Он, наверно, и ветеран к тому же…

— Ветеран… — гордо кивнул головой Алексей Петрович.

Теперь они хохотали все.

— О, — вскочил с места один из них, — тогда ты садись, дед… Почёт тебе и уважение…

Зоя Васильевна заплакала. Славкины уши горели. Он словно онемел.

— Прекратите! — Громко крикнула Вера. — Вы… Вы… — Она захлебнулась словами.

Это вызвало следующий взрыв хохота.

Поезд притормаживал на очередной станции. Алексей Петрович, схватив за руку жену, потащил её к выходу. Люди теснились, выпуская их, избегая глядеть друг на друга.

Вера, за ней вспотевший от мучительного стыда Славка, едва протолкнулись вслед за стариками.

— Ладно, — сказал Алексей Петрович на платформе. — Отдохнули. Поехали домой.

— Это ведь последняя остановка… — Вытерла беззвучные слёзы Зоя Васильевна. — Дима ждёт… нехорошо.

— Сколько отсюда, Вера?

— Три километра…

— Пошли пешком.

Алексей Петрович резко повернулся и пошёл вперёд, волоча за собой хозяйственную сумку на колёсах. Славка подскочил было к нему, схватился за тележку, дед сердито оттолкнул его локтем.

— Я не трус, дедушка! — Твёрдо сказал Славка.

Дед резко повернулся к нему, прямо взглянул ему в глаза.

— Ты — не трус, ты — приспособленец! — И сердито поволок свою сумку дальше.

Зоя Васильевна заторопилась за ним. Славка повернулся к Вере, но она только презрительно взглянула на него и побежала догонять стариков. И он потащил свои сумки в одиночестве. Уши горели до сих пор.

Увлёкшись общим делом, старики с азартом чинили завалившийся набок парник. Подначивали, подзадоривали друг друга, заразительно смеялись.

Близкий друг Алексея Петровича Дмитрий Павлович был ему прямой противоположностью: высокий, худощавый, быстрый и ловкий в движениях. Кабинетный человек, Алексей Петрович отвык от физической работы, всё время что-нибудь ронял и ушибался. Очередной раз запнувшись, он чуть было не упал.

— Смотри под ноги! — Крикнул ему Дмитрий Павлович. — Расшибёшься!