Фритьоф Нансен

В школе он наиболее успевал в естественных науках и математике. Сейчас, пожалуй, его больше всего интересуют физика и химия. Если говорить начистоту, то зоологию он выбрал потому, что она, казалось, сулила приятную жизнь среди природы, каким-то образом связывалась с охотой, с блужданием по лесам. Горький самообман!

И уж если на то пошло, то годен ли он вообще для занятий наукой всерьез, по-настоящему? Есть ли в нем, например, упорство, усидчивость? Упорство, пожалуй, есть — ведь удалось же ему так натренироваться в беге на коньках, что чемпион мира Аксель Паульсен признал себя побежденным на дистанции в одну милю. Несколько призов за лыжи — это тоже чего-нибудь да стоит, это тоже завоевано упорной тренировкой.

Итак, упорство есть. Но усидчивость?.. Отказаться от всего ради корпения над микроскопом? Вот, допустим, завтра все уйдут на промысел, а он, значит, должен с утра до вечера потрошить на палубе тюленей и перетряхивать содержимое их желудков? Нет, он не способен на такие подвиги. Из него никогда не выйдет ученого. В науке он так и останется студентом, притом студентом ни на что не годным, кроме, может быть, спорта.

Тут размышления Нансена были прерваны самым неожиданным образом: он почувствовал, что бочка валится куда-то вбок, и судорожно вцепился в окованный железом край, по которому обычно скользит подзорная труба. Внезапно налетевший шквал согнул мачту. От напора ветра перехватило дыхание. Внизу что-то кричали, реи гнулись дугой, мачта раскачивалась, как тростинка. Нансен был слишком неопытным моряком, чтобы оценить опасность, а внизу никому и в голову не приходило, что почти на вершине мачты сидит господин студент…

Выждав, пока порывы ветра, как ему показалось, ослабли, Фритьоф вылез из бочки и стал спускаться, цепляясь одеревеневшими пальцами за перекладины.

Внизу мелькнуло испуганное лицо капитана, мокрая палуба, кипящее море…

Весь синий, дрожащий, он сполз, наконец, с мачты.

— А парень, видно, не из маменькиных сыночков, — сказал кто-то из зверобоев за его спиной.

…И снова дни без событий, разговоры о залежке, совещания в штурманской каюте, из которой не успевал выветриваться запах крепчайшего табака. В такие дни Нансен старался заполнять пробелы в программе своих научных наблюдений. С примерным рвением и тщательностью принялся он измерять температуру морской воды на разных глубинах. Результаты показались ему интересными, и с самоуверенностью молодости он уже мечтал в пу;х и прах разбить шведского физика Эдлунда, утверждавшего, что морской лед образуется не на поверхности, а в глубине, куда опускается переохлажденная вода.

Фритьоф представлял себе, как он выскажет шведу свои возражения: «Нет, господин профессор, в период образования первых тонких пластинок „блинчатого“ молодого льда вода на больших глубинах теплее, чем на поверхности моря, и вовсе не переохлаждена — вот таблицы моих ежедневных регулярных наблюдений, доказывающие это!»

Увы, до составления подобных таблиц дело так и не дошло, хотя, как показало время, Нансен был на более верном пути, чем Эдлунд. Один день пришлось пропустить, потому что на «Викинг» пожаловал капитан Гай с парусника «Новая Земля» и так интересно рассказывал о китах и белых медведях, что просто невозможно было уйти из каюты. Потом Крефтинг взял студента с собой на шотландский парусник (в море стало тесно — пять судов в поисках залежки сошлись с «Викингом»), где гостей угостили отличным ростбифом и пудингом. На судне оказался даже традиционный камин, и было очень приятно болтать, протянув ноги к огню.

Затем состоялось большое совещание капитанов и штурманов. Грех было не послушать, что скажут о детной залежке такие опытные зверобои, как капитан «Веги» Маркуссен или капитан «Гейзера» Иверсен. Однако каждый из опытных зверобоев высказывал свое мнение, и оно было не более доказательным, чем противоположное мнение его соседа…

Но тут внезапно ударивший мороз прервал споры и, быстро цементируя льдины, поставил капитанов перед выбором: либо надолго остаться среди сплоченных льдов в надежде, что залежка где-нибудь рядом, либо пробиваться к открытой воде.

Крефтинг, больше других убежденный в близости залежки, тем не менее первым надумал уходить из этих мест: его деятельная натура не мирилась с мыслью о беспомощно вмерзнувшем в лед корабле.

Подняли паруса, пустили машину — «Викинг» ни с места: мороз уже припаял судно к ближайшему полю. Тогда Крефтинг попросил соседей раскачать его корабль. По льду и на шлюпках тотчас привалили молодцы с других судов, и на палубе «Викинга» стало тесно. Капитан гаркнул:

— На-а-а правый борт!

Сотня людей с топотом бросилась выполнять команду.

— Левый борт!.. Правый борт!.. Левый!..

Молодцы носились туда и обратно, раскачивая судно. Затрещал лед, зазмеились по нему трещины, и вскоре освобожденный «Викинг» крепким форштевнем стал пробивать себе дорогу. Он то разбегался, то пятился назад. Машина на нем была довольно сильной, да и капитан удивительно ловко угадывал самые уязвимые места в ледовом кольце. Другие суда пробовали идти за «Викингом» — но куда там!