Фромон младший и Рислер старший

У этих неутомимых женщин была цель, ставшая их навязчивой идеей и не дававшая им чувствовать тяжесть вынужденных бессонных ночей, — этой целью была артистическая карьера знаменитого Делобеля.

С тех пор как Делобель оставил провинциальные театры, и приехал в Париж с намерением выступать на парижской сцене, он все ждал, что какой-нибудь дальновидный антрепренер, один из тех ниспосланных провидением антрепренеров, что открывают гениев, разыщет его и предложит ему достойную его роль. Возможно, что он и мог бы, особенно вначале, получить скромное амплуа в третьеразрядном театре, но Делобель был горд и не мог унизиться до этого.

Он предпочитал ждать, бороться, как он говорил. И вот как он понимал эту борьбу.

Утром у себя в комнате, часто даже не вставая с постели, он повторял роли своего прежнего репертуара, и дамы Делобель с трепетом слушали, как за перегородкой хриплый голос, тонувший в многообразном шуме огромного парижского улья, декламировал тирады из «Антони» и «Детского доктора».[3] Затем после завтрака актер отправлялся «проветриться», другими словами до позднего вечера разгуливал по бульварам между Шато д'О и Мадлен, с зубочисткой в углу рта, в надвинутой на ухо шляпе, всегда в перчатках, выхоленный, блестящий.

Внешности Делобель придавал большое значение. Он считал ее одним из главных шансов успеха, приманкой для антрепренера — пресловутого мудрого антрепренера, которому, конечно, и в голову не пришло бы пригласить потрепанного, дурно одетого человека. Вот почему жена и дочь тщательно следили за тем, чтобы он ни в чем не нуждался. Нетрудно себе представить, сколько нужно было заготовить птичек и мушек, чтобы снарядить такого молодца. Впрочем, актер находил это вполне естественным.

Он считал, что все труды и лишения его жены и дочери относятся не к нему лично, а к тому неведомому, таинственному гению, хранителем которого он себя мнил.

В положении семейства Шеб и семейства Делобель существовала некоторая аналогия. Только у Делобелей было, пожалуй, не так уныло. Шебы жили замкнутой жизнью мелких рантье, однообразной, без всяких перспектив, тогда как семья актера не переставала обольщать себя иллюзиями и питать блестящие надежды на будущее.

Если Шебов можно было сравнить с людьми, живущими в тупике, то Делобели походили на людей, живущих в маленькой, грязной улочке без воздуха и света, но вблизи которой скоро должен будет пройти большой бульвар. Кроме того, г-жа Шеб утратила веру в своего мужа, тогда как ее соседка, находясь под обаянием магического слова «искусство», никогда и не подумала бы усомниться в своем супруге.

А между тем в продолжение многих и многих лет Делобель без всякой пользы для дела пил вермут с театральными агентами, абсент — с главарями клаки, водку — с водевилистами, драматургами и каким-то субъектом — мастером на все руки… Однако ангажемента он так и не получил. Ни разу не выступив на сцене, бедняга постепенно скатился с амплуа «первых любовников» к характерным ролям, затем — к ролям благородных отцов и, наконец, — простаков.

Но он не сдавался!

Несколько раз ему предоставляли возможность устроиться и зарабатывать на жизнь, поступить управляющим в клуб или кафе, заведующим в такие большие магазины, как «Бастильские маяки» или «Колосс Родосский». Для этого достаточно было иметь хорошие манеры, а этим, слава богу, Делобель мог похвастаться… Но великий человек героически отвергал все эти предложения.

— Я не имею права отказываться от театра!.. — говорил он.

Смешно было слышать эти слова из уст бедняги, много лет не ступавшего ногой на подмостки. Но всякое желание смеяться пропадало при взгляде на его жену и дочь, которые день и ночь глотали мышьяковую пыль и, ломая иголки о проволоку, упорно повторяли:

— Нет, нет! Делобель не имеет права отказываться от театра.

Счастливый человек! Его всегда снисходительно улыбающиеся выпуклые глаза и привычка играть драматические роли создали ему на всю жизнь исключительное положение избалованного принца, которым все восхищаются. Когда он, выйдя из дому, проходил по Улице Фран-Буржуа, лавочники с той особой симпатией, которую парижане питают ко всему, что имеет отношение к театру, почтительно кланялись ему. Он был всегда так хорошо одет, к тому же так добр, обходителен!.. И подумать только, что он — Рюи Блаз, Антонин, Рафаэль из «Мраморных девиц»,[4] Андре из «Пиратов Саваны»[5]- каждую субботу вечером с картонкой под мышкой относил работу своих дам в цветочный магазин на Улице Сен — Дени!..

И что же! Даже выполняя подобное поручение, этот удивительный человек был так преисполнен благородства и чувства собственного достоинства, что особа, производившая расчет, чувствовала себя как-то неловко, выдавая такому безукоризненному джентльмену мизерную сумму, заработанную за неделю двумя трудолюбивыми женщинами.