Фронт

Здесь, в легком царстве приливов и отливов, рыбачьих сетей и тростника, господствуют чайки. Весь день с жалобным криком они рассекают молочный воздух крыльями, узкими и выгнутыми, похожими на новорожденный месяц. Их глаза блестят черным жемчугом в белых и розовых раковинах. Сухими кисточками пальцев они касаются воды и улетают, роняя вырвавшуюся рыбешку или разорванные четки брызг.

И черный король в изгнании, уголь среди летучих хлопьев снега, обрывок пиратского знамени, принесенный северным ветром, тяжело и нерешительно помахивая сизыми крыльями, ворон смешивается с беззаботной стаей птиц-буревестниц. Опускаясь к воде хищным движением, которым прежде он опускался на плечи могильного креста или перекладину эшафота, расправив острые когти, попиравшие в древности мудрейшие книги магов, ворон бьет грудью зеркало вод, но, видя под собой подвижную, прозрачную, неуязвимо-живую влагу, спешит отпрянуть в смущении и злобе.

Чайки плачут и смеются, опьяненные своим неустанным полетом, как на воздушных качелях, с безумной скоростью падают и поднимаются их ангельские крылья. А он тяжело бьется среди них и налитыми очами ищет неба, высоты и дали.

– Никогда, – кричит ворон, – никогда, – и удаляется, отягченный, как совесть.

Там, где над горючими песками болезненно рдеет закат, где редкие ядовитые бабочки означают близость ночи, где на растрескавшихся берегах весь день в пыли и зное продолжалось сражение и лошади без седоков, разрывая удила, бросались вплавь к противоположному берегу – там новая отчизна ворона. Его крылья благословляют низкий страх беглецов, бросивших орудие; и когда они, униженные и голодные, зажигают костры на болотистых островах и надеются на спасенье, – он, злорадный, кричит им с высоты: «Никогда!»

С мертвых полей к нему летят сытые стаи, почуявшие в голосе ворона самое смерть. Сотни, тысячи птиц скопляются в безобразное облако; они летят низко, отыскивая добычу, то вытягиваясь над кустарником в форме извивающегося червя, плотоядной гусеницы, расстилаясь, как черная шаль, продетая сквозь кольцо, и в воздухе, насыщенном тлением, преследуя незримую тропинку пуль.