Фронт без линии фронта

— Я коммунист, — сказал Кудря.

— Другого ответа я и не ожидал от вас, — сказал полковник и добавил, — товарищ Максим.

Так Иван Кудря получил новое имя. С того дня он перестал посещать наркомат, снял форму, стал носить украинскую сорочку и шляпу, отпустил усы — словом, изменил свою внешность.

…На днях я беседовал со Славченко. Теперь он генерал-лейтенант, давно не работает на Украине. Я спросил, почему выбор пал именно на Кудрю.

— Это был прирожденный разведчик, — ответил он, — хладнокровный, отважный, терпеливый, великолепно знавший язык, не терявший головы даже в самой сложной ситуации. Кроме того, Иван отлично умел уживаться с людьми, быстро завоевывал симпатии. Не знаю человека, который не был бы дружественно настроен к этому обаятельному, всегда улыбающемуся парню.

Незадолго до оставления Киева в доме № 16 по Институтской улице появился Иван Данилович Кондратюк. Хозяйка квартиры — Мария Ильинична, у которой он остановился, объяснила соседям, что он — преподаватель украинского языка и литературы из Харьковской области, с которым она познакомилась в Сочи в 1939 году во время отпуска; два года вела с ним переписку и вот теперь собирается выйти за него замуж. Он холостяк, а у нее, как знали соседи, муж был расстрелян в 1937 году.

Кондратюк был, что называется, парень хоть куда: чернобровый, с вьющимися волосами, блестящими черными глазами, стройный — настоящий украинский хлопец! Правда, небольшие усики чуть старили его, но это не мешало девушкам поглядывать в его сторону. Словом, за такого парня надо было не идти, а бежать замуж!

Кондратюк боялся, что его могут призвать в армию, поэтому в Киеве почти не бывал, а прятался где-то у знакомых. Отец его, священник, был репрессирован несколько лет назад. Жил он без прописки и только после того как из города эвакуировались соседи этой женщины, смог находиться у нее.

И Кондратюк, и его невеста не торопились уезжать из Киева. Больше того, даже могло показаться, что они ждут прихода немцев.

Был в этом доме еще один человек, который не очень скрывал своего нетерпения и радовался каждому продвижению немцев, — Яков Данилович Лантух, шеф-повар по профессии, предатель по призванию. Это был единственный сосед, с которым Кондратюки водили дружбу.

— Эх, Ваня, — говорил иногда Лантух, — и заживем же мы с тобой скоро.

Этот тип был благодарен Марии Ильиничне за то, что она помогла ему увильнуть от призыва в армию, уговорила знакомого из райвоенкомата немного подождать.

Кондратюки запаслись продуктами, скупали муку, консервы, сахар, крупу и по ночам прятали в кладовке на антресолях. Лантух тоже принимал в этом участие. Кто-кто, а он-то умел припрятать съестное.

— Теперь достать бы литров десять подсолнечного масла, — говорил он, развалившись вечером на диване у Кондратюков. — Я бы спрятал его в баке для воды.

Хитер был Лантух, изворотлив, но и он не подозревал, что под дерматиновой обивкой того самого дивана, на котором восседал, лежат завернутые в газету чистые бланки разных документов, что между пружинами устроен тайник, а в нем пистолет ТТ, что рядом в книжном шкафу хранится том «Истории Украины» с зашифрованными явками разведчиков, коды и шифры для связи с радиоцентрами. И уж, конечно, в голову ему не могло прийти, что сын священника, расстрелянного большевиками, так нетерпеливо дожидающийся прихода немцев, — разведчик-чекист Иван Кудря.

У каждого разведчика есть своя вторая биография, та, под которой он живет. Я бы сказал, что от подлинной она отличается главным образом тем, что знать ее разведчик обязан лучше. Можно запамятовать имя своей троюродной тети или, скажем, дату получения диплома. Но если это связано с биографией разведчика, то ни одного факта, ни одной детали, ни одного события или даты забыть он не имеет права. И паспорт на имя Ивана Даниловича Кондратюка, и толстая пачка писем — его переписка с Марией Ильиничной, из которой было видно, как стремительно росло их чувство друг к другу, и даже повестка из райвоенкомата, призывавшая в армию их неприятного соседа и закрепившая их дружбу с ним, — все это были детали созданной Максимом второй биографии, без которой его работа на оккупированной территории была бы затруднена.

Что касается Марии Ильиничны, то она действительно была Марией Ильиничной Груздовой, вдовой репрессированного в 1937 году научного сотрудника Киевского университета. Ей тогда было 28 лет, она работала учительницей и жила с матерью мужа и шестилетним сыном в огромном многоэтажном доме по Институтской, который был известен среди киевлян как «дом Гинзбурга».

Рассказывают, что, когда ее попросили взять на квартиру Кудрю, она заплакала — не от страха, а от сознания, что ей, жене человека, наказанного Советской властью, доверяют такое важное задание, как охрана жизни нашего разведчика. И она сделала все, что смогла, чтобы он успешно работал.