Фронт без окопов

На второй день нас переправили, как потом выяснилось, в один из отрядов одиннадцатой испанской партизанской бригады, которой руководил прославленный Мануэль Люкас. В отряде было полное смешение языков: тут — и испанские антифашисты, и французы, и русские. Получив автомат и патроны, я, наконец, вновь обрел возможность драться с оружием в руках.

К тому времени в Нормандии высадились союзники. А вместе с ними — и французские части. Немцам пришлось поспешно перебрасывать туда свои войска с южного побережья, но под ударами партизан эта перегруппировка иногда превращалась в беспорядочное бегство. Наши внезапные и стремительные налеты наводили на немцев страх.

Однажды наша бригада, преследуя немецкую часть, прижала ее к реке Роне. Мосты через Рону мы предусмотрительно взорвали, и немцы не могли переправиться с ходу. Завязалась ожесточенная перестрелка. Но продолжалась она недолго. Потеряв несколько десятков убитыми и ранеными и убедившись, что из этой ловушки им нет выхода, немцы сложили оружие.

Вам, может быть, покажется несколько странным мое состояние в то время. Я ликовал, я был, что называется, на седьмом небе! Подумать только: вчера еще сам немецкий военнопленный, я брал немцев в плен. Да неужели это правда! Неужели это наяву, а не во сне!

Другая крупная схватка произошла в конце августа с отступающей колонной немецких войск и власовцев. У населенного пункта Юзес, на повороте дороги, мы устроили засаду. Огонь по колонне открыли внезапно. Некоторые солдаты сдались сразу, без сопротивления — бросили на шоссе оружие и подняли руки. Но офицеры, эсесовцы и власовцы укрылись в ложбине, в виноградниках, и стали отстреливаться. Отступать им было некуда, они оказались в мешке. Когда перестрелка немного утихла, командир приказал мне обратиться к окруженным на русском языке. Я приподнялся и крикнул:

— Русские, бросайте оружие, переходите на нашу сторону!

В ответ раздались выстрелы. Не помню, как я бросился в канаву. Мы открыли по ложбине кинжальный огонь из пулеметов, забросали ее гранатами. Виноградники огласились паническими криками и стонами раненых. Через несколько минут остатки разбитой колонны прекратили сопротивление. Мы захватили большие трофеи. Удивительное это было зрелище: серое, отполированное автомобильными шинами, шоссе, и на нем, словно на ленте конвейера, лежат поперек, отливая на солнце вороненой сталью, автоматы, пулеметы, пистолеты…

Вскоре наша бригада разделилась на группы. Французы отправились на формировку, чтобы присоединиться к своим регулярным войскам, а испанцы решили сгруппироваться в одно соединение, пересечь франко-испанскую границу и выступить против генерала Франко. Мы присоединились к партизанскому отряду Отария Ишхнели, находившемуся в районе Тулузы. Этот отряд, сформированный из советских граждан — бывших военнопленных, был преобразован в батальон, а затем перерос в полк. Меня назначили комиссаром этого полка. Партизаны под командованием Ишхнели (тоже бывший военнопленный офицер, по национальности грузин) освободили от немцев первый на юге Франции крупный город Кастр.

По дороге в Тулузу я заскочил в Безье. С волнением вошел в ювелирный магазин — навестить друга-француза. В магазине никого не застал, и золотые изделия куда-то все подевались. Тревожно стало на душе: неужели схватили? Бегом на четвертый этаж. Дома — одна старушка.

— Виктор! — окликает меня женский голос.

Оглядываюсь и вижу жену владельца магазина. Она кидается мне на шею, как родному брату. Стаскивает с меня бурку, усаживает за стол. А вот и сам хозяин, приехал откуда-то весь запыленный. Он крепко стискивает мою руку и спрашивает:

— Живы-здоровы? Хорошо! Откуда вы?

— Из отряда Отария Ишхнели, а до того был в одиннадцатой испанской бригаде Люкаса Мануэля, — отрапортовал я и добавил: — Дрался рука об руку с партизанами Люкаса, а вот самого его повидать так и не пришлось.

— Не горюйте, еще не все потеряно, — улыбнувшись, хлопнул меня француз по плечу. — Люкас перед вами!

От удивления я даже рот раскрыл. А он продолжал, как ни в чем не бывало:

— Благодарю вас за помощь. Ваши сведения оказались очень ценными и очень нам пригодились. Я направил их в штаб Сопротивления департамента Гаронны.

Я гостил у Люкаса сутки. Нашим разговорам, казалось, не будет конца. Я рассказал ему об уходе в горы, о боевых действиях отряда. Он мне — о себе. До войны Люкас учился в Москве, поэтому и сравнительно свободно владел русским языком. В дни фашистского мятежа в Испании сражался в рядах республиканцев, после падения Барселоны оказался во Франции. Но и здесь, за пределами Родины, он продолжал вместе со своими друзьями-соотечественниками драться против старого врага — фашизма. А когда я ему заметил, что с его стороны, как руководителя бригады, было рискованно приглашать меня к себе на квартиру да притом еще не раз, он отделался шуткой: это-де было сделано только для меня, в виде исключения.

Мы расстались с ним друзьями.

Позже, весной сорок пятого, по просьбе наших репатриационных органов он написал обо мне вот этот отзыв.