Читаем Фронт до самого неба (Записки морского летчика) полностью

Раздался треск пулеметных очередей, но наши истребители моментально зажали хищника в клещи, и он еле сумел убраться. [126] Пролетая Лазаревскую, мы стали очевидцами ожесточенного боя наших истребителей с Ю-88, которые пытались бомбить аэродром, и сопровождавшими их «мессерами». На земле рвались бомбы, бушевали пожары, над ней проносились двухмоторные «юнкерсы». А выше крутилась огромная карусель. На максимальных оборотах взвывали моторы, вспарывали воздух трассы скорострельных пушек и пулеметов. Вот один из «мессеров» вывалился из круга, полыхая, пошел вниз. Через минуту «юнкерс», оставляя за собой шлейф черного дыма, потянул к земле.

— Молодцы ребята! — ликовали наши стрелки. — Так их!

Пришлось остудить.

— Смотрите за воздухом! В такой свалке нас могут прошить и свои и чужие.

Самолет хоть и слушается рулей, но идет тяжело, на пределе. Но вот и родной аэродром. Выпустил щитки и с первого захода посадил машину.

— Ну как впечатление? — спросил Варварычева.

Но тот уже обходил самолет, сосредоточенно считая пробоины.

— Не меньше двадцати. Опять латать всю ночку…

— Ну теперь жаловаться не на кого. Сам летал, сам чини, — подковырнул Никифоров.

— Каждый раз теперь будем тебя брать, как поставишь новые свечи, — не удержался и Димыч.

Это была, кажется, первая его шутка за весь полет. Что-то он начал в последнее время скисать, мой штурман. Побледнел, осунулся, глаза неестественно блестят.

— Ты не болен? — спросил я, когда все отошли.

— Ничего, знобит немножко… Сейчас вот приму свои-то…

Но фронтовые сто граммов не помогли. Полковой врач тоже обратил внимание на нездоровый вид штурмана, пригласил к себе, осмотрел.

— Ну, что? — я ждал Димыча у крыльца.

— Направляет в санчасть. Говорит, нервное истощение. Конечно, никаких нервов не хватит каждый раз переживать, чтобы ты не сошел с боевого курса.

И тут не обошелся без подначки. Вот черт! Даже и мои переживания себе присвоил.

Прощаться, однако, было грустно. Постояли, поглядели на небо, где сгущались мрачноватые сумерки.

— Дождь будет, должно быть.

— Возможно, сентябрь.

— Ну, сентябрь для Кавказа еще не осень…

"Выручил" комиссар полка Свиногеев:

— Ага, вот они, голубчики! Тебе кто, Минаков, разрешил брать техника в воздух? Ну-ка пойдем, пойдем…

Я пожал плечами. Димыч тоже: иди, мол, получай.

— Подлечись там как следует… Не торопись.

— Постараюсь подольше не видеть ваших физиономий.

— Ну-ну. Не такие уж они противные. В общем, ждем. Возвращайся скорей!

Должно быть, сцена прощания тронула комиссара. Взбучка была сравнительно мягкой.

— В следующий раз, Минаков, со мной посоветуйся, прежде чем внедрять новые методы воспитания. Даже если и смысл в них есть…

На следующий день спросил комэска, кто из штурманов будет летать со мной.

— А ты кого предлагаешь?

— Соколова!

— А кто с Андреевым будет?

— Лисечко.

— Не пойдет, — отрезал Балин. — Лисечко уже слетался с Осиповым. Чехарду в эскадрилье устраивать не буду. Через три дня из санчасти выйдет Колосов. Вот тогда и дам тебе Соколова. А до этого ищи штурмана сам. Вернусь с задания — доложишь, что надумал.

— Есть!

Жаль было, что не удался маневр с Соколовым. Отличный штурман, участник обороны Севастополя и Одессы. К тому же прекрасный товарищ, любимец всей эскадрильи. О таком штурмане мечтает каждый летчик. Может быть, стоило попросить понастойчивее? Если бы я мог знать, что случится с Жорой Соколовым через несколько часов…

Звено под командой майора Стародуба вылетело на бомбежку автоколонны противника, движущейся от Гайдука на Новороссийск. Для его прикрытия было выделено звено ЛаГГ-3, но в районе встречи истребители вступили в бой с налетевшими «мессершмиттами», и бомбардировщики пошли к цели без сопровождения. К тому же у [128] старшего лейтенанта Казанчука забарахлил мотор, и он вынужден был вернуться на аэродром. За Новороссийском Стародуб и Андреев попали в зону сильного зенитного огня, тем не менее разыскали цель и удачно отбомбились. Стали разворачиваться на обратный курс. В это время один из снарядов разорвался в непосредственной близости от самолета Андреева, в правой плоскости образовалась большая дыра.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии