Фронтовая юность

— Ну, что же, попробую, — начал Михаил. — Вот с кем ни поговоришь из вас, каждый стремится отличиться, совершить какой-то подвиг. Это хорошо, просто здорово. Но подвиги, я думаю, совершаются не ради подвигов. Вы все слышали, конечно, о том, что над Москвой летчик-истребитель комсомолец Талалихин таранил вражеский самолет. Что руководило им, когда он направлял свою машину на фашиста? Слава? Нет! Желание победить, не допустить стервятника к Москве. Или вот подвиг Александра Матросова, закрывшего своим телом амбразуру фашистского дзота. Почему он пожертвовал собой? Для того, чтобы другие жили, чтобы товарищи победили. Вот если потребуется, могли бы вы поступить так, как Матросов, готовы ли совершить такой подвиг?

По сосредоточенным лицам бойцов было видно, что они близко к сердцу приняли слова сержанта. Наступила тишина. Чубенко ждал ответа.

— Ну так это если нужно… А вот вы могли бы? — неожиданно спросил боец с бесцветным пушком на широких скулах.

Чубенко хотел что-то сказать, но его опередил Головко:

— А как же иначе? На месте Матросова я поступил бы так же.

Все присутствующие повернулись в его сторону, а он как ни в чем не бывало спокойно докуривал цигарку.

— Это все на словах, — усомнился молодой боец. — А я вот еще не знаю, как бы поступил. Страшно все-таки…

— А думаете, в разведке не страшно? Еще как! — сказал Чубенко. — Идешь и не знаешь, что тебя за каждым кустом поджидает, какая мина подстерегает. Да только об этом не думаешь. Главное — приказ выполнить: «языка» взять, разузнать где что…

…Противник все чаще и чаще стал обстреливать лес, где располагался третий батальон. Появились раненые: блиндажи для этого батальона, недавно переведенного из резерва, строили наспех. Командир полка приказал сделать на каждый блиндаж еще по одному накату бревен. Среди молодых солдат появились нездоровые настроения. «Готовимся к наступлению, — рассуждал кое-кто из них, — а заставляют строить крепости».

— Да, мы готовимся к наступлению, — разъяснял им Каграманов, — но никто не знает, сколько еще дней будем находиться в обороне. Если каждый блиндаж будет иметь перекрытия в четыре наката, в наступление пойдет весь батальон, если в два наката — только полбатальона, а если не укрепим блиндажи сегодня же, большинство из нас останется здесь навечно.

Всю ночь бойцы работали с большим напряжением. И хотя на следующий день обстрел наших позиций продолжался, потерь не было и в третьем батальоне.

Подготовка к наступлению шла полным ходом. Бойцы снова и снова проверяли исправность автоматов, винтовок, пулеметов и минометов, набивали вещмешки патронами. И хотя все стремились к активным схваткам с врагом, все же обнаруживались случаи несерьезного отношения к подготовке снаряжения. На одном из построений третьего батальона комбат заметил, что некоторые солдаты встали в строй без лопат. Предполагая, что лопатами обеспечен еще не весь личный состав, он потребовал у ротных командиров объяснения, почему его распоряжение не выполнено своевременно.

— Лопаты выданы всем, — доложили ему офицеры.

Комбат подошел к рослому худощавому бойцу:

— Где лопата?

— Я ее в блиндаже оставил. Мешает. Идешь, а она бьет по бедру.

— Значит, и в бой пойдете без лопаты?

Боец замялся, не зная что ответить.

Об этом случае стало известно командиру полка. В тот же день по указанию подполковника Додогорского и майора Буланова комсомольские активисты проводили в подразделениях беседы с молодыми воинами. Во втором батальоне мне довелось услышать разговор комсорга Анатолия Горецкого с бойцами. Он сдержал свое слово. После ранения, немного подлечившись в медсанбате, вернулся в полк. Его вновь назначили комсоргом батальона.

— Лопата может сделать нас неуязвимыми, а значит, и более страшными для врага, — говорил Анатолий. — Установлено, что вероятность поражения лежащего бойца по сравнению со стоящим в пять раз меньше, а окопавшегося — в двадцать пять раз. Об этом надо помнить.