Фронтовая юность

В неудержимом порыве бежали бойцы навстречу гитлеровцам. Рядом с Экажевым — Федор Аниканов, Миша Чубенко… И вот уже сошлись врукопашную.

Младший сержант Дученко, раненный в плечо, отбивался от наседавших врагов. На помощь ему поспешил Чубенко. Короткими автоматными очередями он уничтожил гитлеровцев.

— Бей их! Бей! — кричал Экажев.

В том бою Мурат был тяжело ранен. Когда бойцы заняли вражеские траншеи, я вновь повстречался с комроты Сахно. Он рассказал, как санитарка Катя Гусева, наложив повязку, помогла Мурату отползти в воронку от бомбы.

Многих раненых с их оружием вынесла она тогда с поля боя. Но сама не убереглась. Раненная в шестой раз, Катя была эвакуирована в глубокий тыл.

Началось стремительное преследование противника, отходящего в направлении автомагистрали. Вскоре были освобождены населенные пункты Ново-Александровское, Кожухово, Яковлево, Городок Лаги. В 6 часов утра 16 сентября наша дивизия первой форсировала реку Вопь, а к 10 часам общими усилиями частей и соединений 31-й армии город Ярцево был полностью освобожден от гитлеровских захватчиков.

* * *

…Утро. В освобожденном от фашистов городе стелется по земле дым пожаров. Кое-где раздаются взрывы мин. Бойцы идут по улицам города. Федор Аниканов рассказывает: здесь была фабрика-кухня, там — детский сад, а ближе к центральной площади — школа, кинотеатр, библиотека… Обгорелые здания, груды щебня, пепел — все, что осталось от них. У пепелища родного дома — 63-летний Яков Петрович Тужилов, табельщик прядильной фабрики. Рядом, с остатками домашней утвари, копошится его жена Ефросинья Матвеевна.

— Как жить-то будем теперь? — сокрушается он. — Тридцать пять лет работал на прядильной фабрике. В доме всего было вдоволь, а теперь ничего не осталось.

Гитлеровские захватчики за два года хозяйничания превратили Ярцево в груды развалин. Почти полностью были разрушены многоэтажный прядильный и ткацкий корпуса хлопчатобумажной фабрики, механический завод, взорвана плотина на реке Вопь, выведено из строя водопроводное хозяйство. После освобождения в городе оставалось не более трех тысяч квадратных метров жилой площади. Впоследствии в полку узнали, что, по далеко не полным подсчетам Государственной комиссии, ущерб, причиненный только хлопчатобумажной фабрике, составил 170 миллионов рублей.

Ко дню освобождения Ярцева из 40-тысячного довоенного населения в городе оставалось немногим более ста человек. Многие женщины и дети скрывались в окрестных деревнях, прятались в лесах. Свыше шести тысяч жителей города гитлеровцы угнали в Германию, расстреляли. Однако город жил, боролся. Многие ярцевчане сражались с врагом в партизанском отряде «За Родину». Секретарь подпольного горкома партии И. И. Фомченков был комиссаром этого отряда, а начальник ткацкого цеха хлопчатобумажного комбината К. Н. Медведев — секретарем партийного бюро отряда.

…Еще рвались снаряды и мины, еще гремели выстрелы, а автоматчики, среди которых находился Федор Аниканов, уже были на околице его родной деревни. Вот и пруд. Горит колхозный сарай, пылают ближайшие дома. Окутанный дымом, стоит подбитый танк. Со скрежетом рушатся балки крыш. Летят ввысь снопы искр.

Вместе с Федором мы подошли к его дому. Глубокими проломами, словно ранами, зияли стены. Выбиты рамы, сломано крыльцо. Неподалеку блиндаж. Вокруг — следы поспешного бегства врагов: брошенные каски, противогазные коробки, пулеметные ленты, патроны…

— Родные мои, где же вы?! — надрывно произнес Федор.

Лишь ветер гулял в раскрытых настежь дверях дома да из-под сорванных ворот доносился жалобный визг. У стены дома зашевелился черно-рыжий клубок.

— Шарик, дорогой мой!..

Пес, увидев человека с автоматом, еще сильнее заскулил, забился в нервной дрожи.

— Дурной ты, Шарик. Это же я… Ну, иди, иди ко мне…

В кармане брюк боец нащупал кусок сахару, завернутый в тряпочку.

— Держи, на…

Недоверчиво покосившись, Шарик сел. Вот он, кажется, узнал хозяина, тявкнул и, как прежде, повиливая хвостом, пополз к Федору. Солдат схватил собаку, прижал к груди, стал целовать в мокрый нос.

— Что же ты молчишь, Шарик? Говори-и-и…

Хлопнул выстрел. Обмякшее тело собаки выскользнуло из рук. Схватив автомат, боец дал очередь в пролом стены. Оттуда выпала винтовка, воткнувшись штыком в полусгнившее бревно, а вслед за ней рухнул на землю убитый гитлеровец. Перешагнув через труп, Федор вошел в избу. Вошли и мы со Степаном Головко. От разломанной печи тянуло гарью, кирпичная пыль толстым слоем покрыла провалившийся пол, стены. В углу, на полу — разбитое зеркало. Ни кровати, ни стола, ни стульев. Около двери валялся изуродованный чайник. Федор поднял его.

— Покупал с Надей в сельпо, — прошептал он.

У соседнего дома Аниканов встретил деда Ерофея — колхозного конюха. Обхватив седую голову, он сидел на обугленном бревне и плакал. Федор узнал его по неизменной суковатой палке, зажатой между колен.

— Ерофеич, где мои?

Старик посмотрел на Федора и, узнав его, махнул рукой на запад, прошамкав беззубым ртом:

— Иди, догоняй… Многих увели еще третьего дня. Сказывали, в Смоленск… А матка и братишка здесь…