Фронтовое братство

— Знала, что ты ничего не поймешь, — чуть ли не прорычала она. Глаза ее вспыхнули. — Ты такой же упрямый и тщеславный, как всегда. Сразу видно, откуда ты.

Ольсен устало засмеялся.

— Да, Инге, сразу видно, откуда. Я мелкая конторская вошь, которую вытащили из грязи, чтобы лизать пыль перед выдающимся Ландером, фон Ландером!

Последние слова прозвучали насмешкой.

Он принялся расхаживать по комнате. Пнул ножку дивана.

— Ты так и не сказала, почему отдала Гунни в нацистский приют.

— Этот мальчишка несносен! — завопила она, утратив самообладание. — Он такой же, как ты. Противный. Надутый. Упрямый. Когда я просила его что-нибудь сделать, грозился, что все тебе расскажет. Он лгунишка.

Инге спохватилась.

Ольсен перестал ходить.

— Расскажет все? Что же он может сказать такого, чего мне не следует знать? Что твои родные пренебрежительно отзываются обо мне, я знаю. Твоя восхитительная сестрица, как тебе известно, любит совать нос во все, что ее не касается. Тупая сука, — добавил он.

— Будь добр, выбирай выражения в моем доме, — предостерегла она, выпрямясь.

Ольсен запрокинул голову и неудержимо рассмеялся.

Инге в изумлении раскрыла рот.

— Ты сошел с ума?

Он оборвал истерический смех. Поглядел на нее. Глаза его потемнели.

— «Сука» неприличное слово? А что скажешь о «свинье», «потаскухе» или «шлюхе»?

Она встала и чуть подалась вперед. Голос ее звучал твердо.

— Хватит, Бернт. Уходи. Убирайся! — На пальце, которым она указывала ему на дверь, блестело кольцо с бриллиантом. — Это дом моего отца. Не твой. Тебе здесь нечего делать. Этот кров получила я. Не ты.

Ольсен швырнул бокал. Он разбился.

Она посмотрела на него укоризненно.

— Почему ты не открыла, когда я стучал и звонил в полночь? — спросил он, обратив к ней искаженное гневом лицо.

Инге обратила на него спокойный взгляд. Внезапно он понял, что она презирает его такого, в грязном мундире.

— Потому что было ни к чему открывать тебе. Давно следовало понять.

У него захватило дыхание. Мышцы живота напряглись. Они поменялись ролями. Теперь мышью была не она. Он.

«Не впустить меня!» — подумал он с искаженным от душевной боли лицом. Его Инге, его любимая Инге, совершенно спокойно сказала, что не хотела его впускать. Не извинилась ни за что. Ничего не объяснила. Простить можно все, даже неверность, но она не просила прощенья. Все кончено? Не может быть! Он может вынести войну, даже если она будет длиться целую вечность. Может вынести все, но если Инге отказалась от него… этого он не мог вынести. А его сын? Он проглотил ком в горле и взглянул в ее темные, бархатистые глаза.

Она спокойно выдержала его взгляд. Ничуть не смущаясь. Провела тонкой, холеной рукой по блестящим волосам.

— Инге, но почему ты не впустила меня? — Его ярость прошла. Осталась только печаль, глубокая, невыносимая печаль. — У меня три недели отпуска.

Она приподняла бровь, поджала губы. Подошла к патефону и поставила пластинку.

— Потому что была не одна, мой друг.

— Не одна? — переспросил он.

— Да, и уверена, тебе это прекрасно известно. Думаю, ты прятался где-то поблизости и видел, как уходил Вилли.

Она улыбнулась.

Ольсен кивнул.

— Да, ты права. Стоял на лестничной площадке внизу. — И опустился в кресло. — Хочешь развода?

Инге, поводя бедрами, походила взад-вперед, напевая под нос песенку Зары Леандер «Davon gebt die Welt nicht unter» [137].

— Развода? — ответила она, наливая себе рюмку коньяка. — Не приходило в голову, пока ты не упомянул о нем. — Пригубила коньяк. Закурила сигарету, вставив ее в длинный золотой мундштук, украшенный пятью маленькими бриллиантами. — Во всяком случае, я устала ждать. Сейчас я влюблена в Вилли, но, думаю, ты со своей солдатской моралью считаешь, что женщина может жить одними только письмами. Наши отношения были ошибкой с самого начала.

— Инге, ты говорила, что любишь меня, а потом у нас появился Гунни.

Она лихорадочно затягивалась сигаретой. Допила коньяк. На лбу у нее выступила вена.

— Мало ли, что говоришь иной раз. Как ты считаешь, много пар действительно любят друг друга? Любовь переходит в привычку. Обладай ты широкой натурой, а не мелочился бы все время, мы прекрасно могли бы жить вместе, и этой нелепой сцены можно было избежать. — Она смотрела на него. Глаза ее были злобными. Рот язвительно кривился. — Я могла бы спать с кем захочу, ты тоже. Мы были бы друзьями. Друзьями с обручальными кольцами

— Инге, но это невозможно!

— Да? — Она хрипло засмеялась. — Будто ты имеешь хоть малейшее представление о том, что возможно!

Ольсен снова ощутил ком в горле. Что произошло? Его Инге не может так говорить. Поправил ремень, заметил пистолет и задумчиво положил на него руку.

Она увидела это и искривила губы в улыбке.

— Ради Бога, не превращай это в классическую драму, где неверную жену застреливают. Мы будем выглядеть ужасно смехотворными.

Он опустил руку и пожал плечами.

— Инге, ты хочешь, чтобы я ушел?

Она кивнула.

— Так будет лучше всего. Ты ведь очень старомоден, чтобы продолжать наши отношения так, как хотелось бы мне. Если захочешь развода, Бернт, можешь мне написать.