Фронтовой дневник (1942–1945)

1.
Я стоял часовым у землянки комэска66,
А на сопки, как бинт, навивался туман.
Ночь вступила в права. В тыл войскам Романеску67
По щели пробирался отряд партизан.
Ночь была, словно осень, длинна и угрюма,
Зябкий месяц все глубже залезал в облака.
Я стоял на посту и о разностях думал,
То страдая, то вдруг улыбаясь слегка.

2.
Вот приходит зима. Ноги первые стынут.
На рассвете все тело в лихорадке трясет.
Хорошо бы ушанку… Да поглубже надвинуть,
Ну, сухие портянки, тулуп… сапоги…
По уставу бы все…
Ничегошеньки нет. И не будет, пожалуй.
Но шинель обещали на днях заменить.
Тяжело без хорошей одежды и пищи
Штурмовать третьи сутки гранитное лбище,
Где укрылся фашистский подраненный зверь.
На горах мы несем ряд ненужных потерь.
Но нигде крепостей таких в мире не сыщешь,
Чтобы с боем не взял гражданин СССР.
Мы прижаты к горам, к этим сумрачным скалам,
Но мы будем и здесь вражью нечисть громить.
Мы достигнем врага и на сопках суровых,
Уничтожим в земле и в глубинах морей.
Мы прольем за отчизну море собственной крови
И потопим в ней орды фашистских зверей.

3.
Я когда-то любил серебристые горы.
На утесы взбирался, чтоб озоном дышать.
Это было давно. Это было в ту пору,
Когда язвой любви разъедалась душа.
Я любил и страдал, как безумец Отелло,
Свои чувства, как мог, от любимой тая.
Я любил, унося за Дарьял омертвелый
Милый образ в душе в золотые края.

4.
Терек, сжатый за горло первозданной плотиной,
Словно буря ревел, грохоча и плюя.
И мне вспомнились вдруг тишина… пианино…
Вальс… и девушек, школьных подружек, семья.
Танцевали не все… Возле сцены стояла
Та, к которой меня подводила судьба.
Наблюдала она. И улыбка блуждала
На ее чуть припухших розоватых губах.
Краткий взгляд на меня. И вспорхнули ресницы.
Колыхнулась и прядь золотистых волос.
А в груди моей сердце подстреленной птицей
трепыхалось. И я будто к полу прирос.
Это было начало. Ты, родная, припомни.
Я, как тень, за тобой целый год проблуждал.
Неприступная! Было страдать нелегко мне,
И я в горы ушел, штурмовать перевал.
Я стоял на вершине, усталый, но гордый,
Изумленно вперед устремлялась рука.
Скалы к солнцу тянули синеватые морды,
А в теснине далекой рокотала река.
Я стоял на вершине. Серебряный ветер,
Словно льдины, над сопкой проносил облака.
Я мечтал о тебе, как страдающий Вертер,
И, далекая, ты мне казалась близка.

5.
Вдалеке, как обломки исполина-алмаза,
У лазурного неба излучались хребты.
Солнце ярче сияло в эпицентре Кавказа,
Ослепляли, как призмы, первобытные льды.
По острогам и склонам, натыкаясь на скалы,
Устремлялись потоки бело-пенной воды,
И на солнце сверкали, как стальные кинжалы,
Водопады, пронзая тело нижней гряды.
Над ущельем дорога, как змея извиваясь,
В ту долину вела, где виднелись леса,
А за ней начиналась страна золотая,
Где, как море, лазурно-глубоки небеса.
В той стране, в необычностях горного спорта
Я хотел исцеленье души получить.
Но не знал я, что в мире нет такого курорта,
Где бы можно людей от любви излечить.
Я давно полюбил серебристые горы.
Там любовь моя стала, как хмельное вино.
Я к любимой ушел на степные просторы,
Чтобы взять, что природой мне было дано.
И теперь я люблю их, но иною любовью.
Здесь из чаши страданий я довольно испил.
Я полил эти сопки своей собственной кровью,
Штурмовал их в боях и в атаки ходил.
И мне каждый здесь камень, развороченный бомбой,
Миной срезанный куст и примятый цветок
Стали дороги мне, словно это был дом мой,
Где семейного счастья струился поток.

Двадцать лун проколесили
По небесам свой вечный круг
С тех пор, как мы с тобой простились,
Любимый мой, далекий друг.

Я сменился с поста…
Устоявшейся жизнью – жила оборона,
У блиндажей румыны поднимали возню.
Рвались мины в лесу, позади пулеметы,
Как голодные псы, затевали грызню.
Иногда доносилась немецкая ругань,
Распекал офицер непокорных румын,
И тогда примирял их навеки Ветлугин
Парой посланных метко неожиданных мин.

6.
Я, по правде сказать вам, гражданская личность.
Миллионы таких на советской земле.
Уходя на работу к семи, как обычно,
Я спокойно трудился порядочно лет.
Как ударник, всегда я работал отлично,
Свое дело любя, им гордился как мог,
И две нормы за смену, сработанных лично,
Плюс подмога друзьям – вот душевный итог.

Когда осенний дождь
С утра разводит слякоть,
И окнам дотемна
Навзрыд, как детям, плакать,
Когда на каждой ветке
Блестят алмазы капель68.