Читаем Фронтовой дневник (1942–1945) полностью

Днем я увидел, что наматрасники с матрацев были сняты мародерами, шерсть из них и вата валялись на полу. Перья из подушек тоже кругом рассыпаны. Удалось купить по литру вина на человека по 15 руб. и сварить борщ. В 5-м часу двинулись. Проходили через разрушенный тонными бомбами Геленджик. Пошли по дороге на Михайловский перевал30.

Разбились на несколько групп. Одна группа свалилась под откос. Отделалась царапинами и ушибами. Я шел впереди, и со мною еще 10 человек. Заночевали на 14-м километре от Геленджика. Было холодно, а все мы были в гимнастерках.


Упросились в одну комнату и лежали на голом полу. Ночью хозяйка кричала во сне. Утром оказалось, что она молодая и фигуристая.

Только вышли, сразу удалось сесть на проходящую автомашину. Переехали чрезвычайно крутой и красивый, весь лесистый Михайловский перевал. Через 18 километров остановились и слезли в совхозе под тем же названием.

Совхоз плодовоовощной и табачный. Достали сколько хотели табаку в листьях, ели много груш, яблок (шафран), чудесных слив и персиков, но ни у кого не было хлеба. В совхозе хлеба нет и покупать нечего. Нам пообещали дать только картошки. В соседнем колхозе из продуктов мы тоже ничего не достали. Проходящие воинские части давно все съели. Ждали своих часов до 2-х. Затем достали 15 кг картофеля, 500 гр. соли и несколько луковиц. У кого-то из приехавших оказалось грамм 300 масла. Я сварил чудесный суп, который мы поели с сухарями, которые были на нашей подводе. Закусили фруктами. Сейчас отдыхаем и вскоре двинемся вперед.

Днем подводами ехать не разрешают, чтобы не мешать воинским машинам. Будем двигаться ночью. Правда, на подводах мы не едем, но едут наши сухари и вещевые мешки. Мы, как будто, уезжаем от передовой линии фронта. Однако где-то невдалеке сейчас гансы ведут самую интенсивную бомбежку и летают над ущельем, в котором мы расположились на отдых.


6 сентября 1942 г.

Отъехали километров 13 и ночевали в ущелье у дороги на окраине селения Пшада31. Было очень холодно. У меня снова начали болеть поясница и почки. Оказалось, что где-то недалеко в стороне, в ущелье, находится лепрозорий. Мы ночевали рядом с прокаженными.

Добрались до Архипово-Осиповки32 часов в 12 дня. Дорога поразительна по своей красоте. Она извивается среди сопок, сплошь покрытых лесами. Особенно приятное чувство меня охватило, когда мы, несколько человек, чтобы не петлять по дороге, по перевалу пошли тропой через лес. (Это чувство мне еще незнакомо.) Идешь в полной тишине и в полумраке. Лежат огромные деревья, свалившиеся от времени. Струится по ущелью поток с хрустальной водой.

В потоке мелькает форель и, что меня удивило, маленькие крабы. Кругом дикий орешник, груши, яблоки, алыча.

В Архипо-Осиповке обедали, отдыхали часа 4, потом двинулись немного назад и в сторону. Шли до темноты по проселочной дороге, по широкому ущелью без населенных пунктов, по прекрасным долинам, поросшим грецкими орехами, и садам, полным яблок.

Пели песни и танцевали. Вообще мы много поем и танцуем. Собственно, не я, а другие, потому что я ни петь, ни танцевать не умею.

Пели «Ой ты, Галю», потом «Ой, хмелю, мий хмелю» и другие песни. Потом «Ой, лопнув обруч»33 и перешли на танцы.

Застрельщиком был теперешний командир отряда Науменко. Он вообще любитель петь и обладает хорошим тенором. Танцевали он, Выборный и другие.

Ночевал я с Н. И. Загинайко, с которым последние дни сдружился.

Утром двинулись дальше. Ехали уже неторной дорогой. Ужасная дорога. Раз двадцать переезжали речку с форелью и хрустальной водой.

Доехали до передаточного пункта Пятова. Позавтракали, поехали дальше. Это уже полное бездорожье. Ехали 7 километров, а устали ужасно. Лошадей и повозки тащили на себе. Три раза наша повозка опрокидывалась, и Загинайко летел метров на 15, беспощадно ругаясь. Приехали на сопку в расположение командира отряда Пятова часов в 9 вечера. Я запалился34, пока добрался до лагеря. Ужасно высоко.


8 сентября 1942 г.

Вот уже два дня мы в лагере Пятова. Пока держимся отдельно. Первую ночь я почти не спал. Пятов и его друзья были пьяны, о чем-то спорили, кого-то расстреливали.

Наутро мы с Пятовым встретились в ущелье. Я нес снизу воду и сел отдохнуть. Припомнили родных, близких, расстроились. Пятов заявил, что он стал алкоголиком, расстроился и внезапно ушел.

Эту ночь с 12 до 3 я стоял на часах. Первобытный лес, где до нас не ступала человеческая нога. Ясень, клен, дуб. Огромное количество бурелома. Мхи. Все время, пока я стоял на часах, по соседству трудился жук, или мышь, очевидно запасая на зиму припасы. Сверху пошел холодный, пронизывающий туман. Я замерз, хотя и был одет в две стеганки. Вчера получил стеганку, овчинный полушубок и тулуп. Постель себе сделал из мха. Замечательный мягкий ковер, на котором прекрасно спать. Это мне очень понравилось.


Сегодня наши ребята где-то работали. Я был на месте, т. к. ночью был в наряде. Переходили на новое место. Меня разлучили с Загинайко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары