Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Противник или отступил, или не замечал нас. Так мы подошли к опушке леса. На возвышенности виднелась церковная колокольня. Если бы я был противником, я бы надежно прикрыл пристрельным огнем опушку леса, а на колокольне посадил хотя бы снайпера. Я отдал приказ от­делению залечь, а сам высунулся из леса, чтобы осмо­треться. Шум боя стал сильнее и приблизился к деревне.

Когда я решил вернуться опять в лес и обойти откры­тое место стороной, я снова взглянул на колокольню и вдруг увидел направленное на меня оружие. Ложись! Очередь прошла надо мной, но зацепила ягодицу. Сно­ва мне удивительно повезло! Ни в кого из залегшего от­деления тоже не попало. Из густого кустарника я осто­рожно посмотрел на колокольню. Горячая кровь текла в брюки. В окне снова никого не было. Я понял, что на­блюдатели прячутся в глубине, и их просто так незамет­но. Вернулся в лес.

Уронил бинокль, но успел подхватить мой пистолет-пулемет и, почти не целясь, дал очередь в бегущего прямо на меня огромного ивана. Но он бежал, направив штык прямо на меня. Он упал только в нескольких шагах передо мной, а четырехгранный штык его винтовки вот­кнулся в землю у меня перед самым лицом. Взгляд бе­жавшего был направлен куда-то выше меня, наверное, он не заметил меня в камуфлированной куртке и зачех­ленном шлеме.

Значит, эта длинная опушка находится под двойным контролем. Нас заметили, и противник направил ору­жие на нас и ждет, когда мы выйдем. Я подозвал Карпа с пулеметом:

— Из окна колокольни бьет пулемет противника. При­цел 200, дай туда пару очередей. Но прицелься и немед­ленно стреляй!

Очереди прошили окно колокольни и немного испор­тили настроение сидящим там русским пулеметчикам.

— Смена позиции вправо!

Расчет моего второго пулемета потерялся где-то в сплетении кустов и болотных ямах. С тремя солдатами, без огневой поддержки я пошел бы на ивана как на ро­жон. Мы посидели некоторое время на опушке, наблю­дая за противником.

Из моей раны кровь лила как из зарезанной свиньи. Мне нужна была перевязка. И осколочные ранения бо­лели все сильнее.

Что делать? Есть ли в лесу противник? Где остальное отделение? Они могли бы услышать стрельбу нашего пулемета и пойти к нам? Какой смысл вообще имеет вся эта акция? «Весь батальон атакует!» Где он? Нет ни его, ни санитаров, которые бы могли помочь тем, кто остал­ся лежать на склоне. Мне самому нужен доктор, чтобы залечить осколочные ранения и остановить кровь. Я ре­шил оставить мою группу у опушки, чтобы она перехва­тила вторую половину отделения и не дала ей выйти на открытый участок, простреливаемый противником. Карп принимает командование, и через полчаса устано­вит связь с атакующими деревню подразделениями. Иначе мы не соединимся ни с нашим полуотделением, ни с нашими войсками вообще.

Со снятым с предохранителя автоматом в руках, го­товый в любой момент открыть огонь, я поковылял по лесу назад, желая встретиться со второй группой. Мо­жет быть, они все целы. При попытке перебраться через яму с водой я поскользнулся на глинистом дне, резко поднял автомат вверх, чтобы он не запачкался, он заце­пился за ветки и выстрелил. Пуля задела край левой ступни. Снова везение! Могло быть и хуже. Новое ране­ние мешало мне не больше, чем те, что уже были.

Выбравшись из леса, в лощине я наткнулся на гото­вые к маршу пехотные орудия, ожидавшие, когда грена­деры продвинутся дальше вперед. На одном из тягачей я вдруг увидел Мика.

— Ну, ты выбрался?

— Да, кое-как. Где ближайший санаторий? Подошедший офицер сказал мне, где ближайший

перевязочный пункт. У Мика еще были сухие сигареты. Он дал мне свой домашний адрес, а я накорябал ему свой на листочке. Я получу отпуск по ранению и навещу его семью. Мы еще не докурили, как гусеницы его тяга­ча со скрежетом дернулись. Ни рукопожатия, ни слова прощания, только многозначительно махнули друг дру­гу руками. Всё!

Наши дороги разошлись на жизнь и смерть.

12 июля 1943 года, дивизионный полевой лазарет: Сводка вермахта: « С начала наступления 28000 русских пленных. 1640 танков и 1400 орудий уничтожено...»

14 июля вместе с другими грязными и завшивленными ранеными я оказался в киевском тыловом госпитале. Пос­ле того как меня вымыли, очистили от вшей, одели в чис­тое белье и уложили в застеленную белыми простынями кровать, я подумал, что оказался на небе. Заботливые се­стры, знающие врачи, никаких артналетов и штурмовиков. Солнце, сон, спокойные ночи с тихими шагами сестер.

Утром меня разбудил укол. Санитар вколол мне про­тивостолбнячную сыворотку—вторую за несколько дней. (Первая не была указана в моей сопроводительной запи­ске.) Отчасти это моя вина, так как я должен был доло­жить о первом уколе батальонному врачу. На следующую ночь у меня был такой жар, что я снял рубаху и улегся го­лым на кафельный пол бывшего отеля, пытаясь охладить­ся. Я уже не мог говорить, когда спрашивали, что произо­шло. Сосед по койке сказал о повторном уколе от столб­няка. С помощью врачей мне удалось прийти в себя.

Поток раненых был огромный. Всех транспортабель­ных отправляли в тыловые госпитали. Я пока к таким не относился.