Фронтовой санбат

Гулянин посмотрел в тот направлении, в котором указывал водитель. Танки в походной колонне шли к Дону, отрезая медсанбат от реки. Они были пока далеко, в километре, может больше. Они шли параллельной дороге к реке. Конечно, разобрать, чьи танки, было с такого расстояние невозможно. Но было ясно – немцы. Они пока ещё не заметили демаскирующую передовой отряд санитарную машину, а, может, просто не до мелких групп и отдельных автомашин было им. Немало отступавших подразделений, порой, с автотранспортом, чаще с повозками, двигалось к Дону. А эти танки, видимо, вырвались вперёд и спешили к переправе, чтобы захватить её и отрезать пути отхода нашим частям и подразделениям на этом направлении.

«Вот так… Едва стали гвардейцами, едва добрались до фронта и в первый же день попали в беду», – подумал Гулянин, даже в мыслях не решаясь произнести слово «плен».

Да ведь для кого плен, а для кого…

Уже было достаточно хорошо известно, как немцы поступали с женским персоналом медсанбатов. Надругались всей своей бандой, захватившей его, затем истязали до смерти… Особенно девчонок. Не будем уточнять, что делали они, ибо иные «европейские ценности» ужасны для восприятия на слух ли, через книгу ли ввиду свей невероятной, бесчеловечной, не укладывающейся в голове жестокости. Что делать… Таковы западные соседи Русской Державы, всего Русского Мира.

Гулянин пытался найти выход и не находил его. В первое мгновение подумал, а правильно ли решил оперировать раненого, когда надо было во весь опор мчаться к Дону? Сколько подобных, невероятно тяжёлых вопросов ставила война перед медиками! Задержка со спасением одного раненого, могла стоить жизни многим, но, с другой стороны, если можно спасти человека, который погибнет, не окажи помощь немедленно, как поступить? Приказать мчаться к Дону, зная, что этой дороги раненый точно не перенесёт?

Он ещё не знал, сколько подобных вопросов предстоит решать при сортировке раненых. Сложна работа хирургов – нет слов. Но едва ли не самой сложной была на протяжении всей войны именно сортировка раненых, ведь тот, кто занимался ею, должен был точно определить, кому хирургическая помощь нужна в первую очередь, с кем можно повременить, а кто в ней, увы, уже не нуждается… Был и ещё более сложный вопрос. Встречались такие раненые, на спасение которых в случае долгой и напряжённой операции надеяться можно, но она, эта операция, не позволит хирургу оказать помощь двум, трём, может и больше числу раненых. А ведь для любого из них время – тоже лекарь.

Как, как должен поступить он в данной обстановке? Отправить передовой отряд и остаться у операционного стола, зная, что в этом случае неминуем плен или просто гибель от вражеской пули. Причём, возможно, остаться одному, без ассистентки, ведь для девушки плен – это ад с последующим изуверским убийством.

Он успокоил себя – хотя успокоение весьма и весьма условно – успокоил тем, что решение оперировать раненого лейтенанта в данном конкретном случае не сыграло роли. Не успели бы и так, и этак… Ждал, ждал какого-то чуда, но чуда не происходило.

«Мчаться к Дону, чтобы успеть к переправе раньше? Нет. Уже поздно, – размышлял он. – Значит надо идти в операционную палатку».

Он уже стал спускаться в балку, чтобы помочь Людмиле, приступившей к операции, чтобы спасти жизнь лейтенанта, оказавшегося в их руках в столь сложную, критическую минуту. Идти, чтобы делать своё важное, святое дело.

«А вдруг пронесёт, вдруг немцы не заметят этой балки? – надежда была малая, но хоть такая. – Они рвутся к реке, чтобы форсироваться её, чтобы выйти на оперативный простор».

Он взял себя в руки. В эти минуты все, все, кто прибыл с ним, под его командованием в эту балку, смотрели на него. Он уже зарекомендовал себя как отличный хирург, способный делать операции в тяжёлых полевых условиях, даже в тылу врага. Но он не был командиром. А теперь вот понял, что военный медик – это не просто медик, что он должен знать и уметь не только то, что ему знать и уметь положено, но неизмеримо больше, поскольку войны, которые вынуждено вести его Отечестве, не оставляют выбора – против России и Русского Мира действуют не просто враги и агрессоры, против действуют только – нет, не животные, ибо сравнение с животными западных нелюдей оскорбит животных – действуют чудовища, обожающие только одно терзать, истязать, убивать – убивать просто так, даже без всякой военной необходимости, а лишь из-за изуверской страсти до этого преступного действа.

Наблюдатель вернул назад, встревоженно прокричав:

– Немцы! Немцы – целая колонна.

Гулянин вышел на край балки, огляделся. Танки уже скрылись из глаз, и со стороны Дона донёсся грохот орудий. Он уже узнавал резкий хлопки наших сорокопяток, узнавал и грохот вражеских танковых пушек, который услышал во время десантной операции. Но вдали, на западе, вновь поднялись клубы пыли, они перемещались сюда, к балке.

«Что это? Колонна автомобилей? – попытался определить, – Может быть наши отступающие части?»

Но над колонной показались наши «пешки» – пикирующие бомбардировщики «Пе-2».