Фронтовые будни артиллериста

Мужчины, не служившие в артиллерии, вряд ли представляют себе, сколько сил надо затратить на рытье артиллерийских окопов. Но мы-то это хорошо знали. Окоп под гаубицу должен иметь диаметр 6 метров и глубину 0,6 метра без учета высоты бруствера. На такую же глубину надо еще выкопать окоп под передок (ящик с сиденьем на колесах, соединяющий орудие с машиной) площадью 1,8 × 1,5 метра и два ровика под снаряды размером 1,5 × 1,5 метра. И кроме того, для укрытия расчета требовалось два окопа площадью 2 × 0,6 метра и глубиной 1,7 метра. Под автомобиль нужно было копать окоп глубиной не менее 1,5 метра. Обычную землянку строили площадью 5 × 2 метра и глубиной 1,5 метра. Таким образом, средний суммарный объем земляных работ, выполняемый одним расчетом, чаще всего превышал 50 кубометров, не считая строительства землянки для офицеров, да еще переноса бревен для накатов (укрытий землянок).

За время строительства огневых позиций взвод управления оборудовал наблюдательный пункт: рыл блиндаж, протягивал телефонную нитку к огневикам, налаживал радиосвязь. Разведчики вели непрерывное наблюдение за противником, засекая огневые точки, а связисты передавали их координаты старшему на батарее.

На фронте часто можно было услышать такую шутку-прибаутку:

Щеголь в кавалерии,
Лодырь в артиллерии,
Пьяница в морфлоте,
А дурак в пехоте.

Кто ее выдумал – неизвестно. В кавалерии и морфлоте я не служил, а вот за артиллеристов и пехотинцев обидно. Особенно за артиллеристов. Уж столько работы ложилось на их плечи, что и подсчитать практически невозможно. А лодырями они уж точно не были.

Не следует думать, что копать землю просто. На первый взгляд кажется, что наступить ногой на лопату и отбросить несколько комков земли на один-два метра может практически каждый. Но это если земля мягкая, копает один человек и никто ему не мешает. А вот организовать работу на твердом грунте так, чтобы несколько человек часами работали в узком окопе да еще с максимальной нагрузкой, – тут нужна была особая наука. В нашем расчете ею лучше всех владел наводчик Гарош, который и командовал строительными работами.

Копали все по-разному. Наиболее сильными в расчете были Малинин и Хомяков. Малинин мог не останавливаясь кидать землю несколько часов подряд, а Хомяков имел персональную лопату, которой подхватывал за один бросок земли в два-три раза больше, чем остальные. Но зато если Хомякову поручали вырыть небольшой окопчик под передок, то для этого ему могло и суток не хватить. Вот уж поистине был он человеком коллективного труда.

Самым физически слабым в расчете был маленький чуваш Кусьмин. Его обычно ставили на наиболее мягкий грунт, а когда начинали строить землянку, он всегда укладывал бревна наката. В этом ему равных не было. В наших землянках песок никогда не сыпался на головы.

Главными инструментами у нас были лопаты и пилы. Их воровали в других частях, из-за них иногда ссорились, их искали в брошенных окопах и выпрашивали у трофейных команд.

Солдаты быстро научились сокращать объем земляных работ. Учитывая, что стрелять во все стороны никогда не приходилось, размер окопа для орудия уменьшили, а полную глубину стали делать только под колесами гаубицы. Ровики для укрытия не копали совсем или делали только один вместо двух. Окоп для машины сооружали так, чтобы укрыть спереди двигатель с радиатором, а сзади – только колеса. Все эти ухищрения хотя и были нарушением устава, однако вполне себя оправдывали, особенно когда в расчетах не хватало людей. А так было почти всегда. Уже через месяц оборудование огневой позиции занимало не более пяти часов. Научились. И уставать стали значительно меньше.

Кроме земляных и строительных работ, расчет много времени тратил на чистку гаубицы. Чистили ее регулярно после каждой стрельбы, после дождя и после переезда по пыльной дороге. Нам всегда казалось, что такое чистоплюйство было излишним. Однако лейтенант Леноровский неуклонно заставлял нас заниматься этим делом.

Однажды на батарее появилась группа психологов, работавших на артиллерийском заводе, выпускающем наши гаубицы. Несколько дней они внимательно следили за тем, как мы стреляем и обслуживаем орудия, и в конце концов признали работу хорошей. За это Леноровскому и нам была объявлена благодарность.

Еще время от времени мы чистили «Студебекер», ручным насосом накачивали шины и выполняли ряд других работ, не требующих особой квалификации. Руководил этим наш шофер. Он вообще был аккуратистом и машину всегда содержал в полной исправности.

Значительно меньше внимания уделялось личному оружию – карабинам и ППШ. За полтора года мы ими ни разу не пользовались по назначению, если не считать учебных стрельб и пальбы по консервным банкам. Патроны никто не учитывал, и я совсем не уверен, что они были у всех солдат. Так что при встрече с противником положение расчета могло оказаться критическим. К счастью, ничего такого не произошло.