Читаем Фронтовые ночи и дни полностью

Прошло пять, десять минут. Уцелевшие немцы вылезли из щелей и начали собирать раненых, тушить пожары, отгонять от горящих машин уцелевшую технику…

И вдруг новый звенящий шип — и новые гейзеры огня покрыли опушку леса. Теперь уже немцы затаились надолго. Все вокруг — и техника, и земля — горело и чадило. Минут через двадцать немцы наконец успокоились и стали снова зализывать раны. И тут вновь неожиданно на их головы обрушился третий залп!

Насыбулин, воевавший раньше в ствольной артиллерии, был потрясен и восхищен увиденным. Став свидетелем разгрома немцев, наводчик рвался на огневую позицию — дать залп по неприятелю. Все подговаривал своего командира орудия Мишу Цветкова, спокойного, уравновешенного сержанта. Тот лишь довольно улыбался, хлопал наводчика по плечу и приговаривал:

— Не дергайся, успеешь!

Бои в эти дни шли вяло. Полк и наш дивизион изредка давали залп одной-двумя установками, редко батареей. Однако каждый солдат знал, что впереди нас ожидают кровопролитные сражения, хотя никто об этом вслух не говорил. Только немецкая авиация проявляла активность: все время барражировал самолет-разведчик, высматривая линию нашей обороны, особенно наши «катюши».

Все лето 1943 года авиация противника не давала нам покоя. Стоило нам дать залп, как налетали «юнкерсы» и начиналась бомбежка. Мы уже применяли новую тактику: отстрелявшаяся установка не должна ждать новых команд — немедленно уезжает к месту дислокации под прикрытие зенитных батарей и там маскируется.

Противник подтягивает значительные резервы. Мотопехотные, танковые части, артиллерия и минометы размещаются почти в каждом лесочке, в каждой балке. Нам все чаще приказывают стрелять по скоплениям немцев. Поэтому вражеская авиация настойчиво охотится за нами. Огневых позиций у нас уже три, и мы их не успеваем менять.

Где-то в середине июня приказано дать залп в район Малоархангельска. На передней установке командир батареи капитан Каменюк, второй едет установка Миши Цветкова, с ним в кабине санинструктор Саша Ефимов, на подножке, стоя — Насыбулин. Я еду замыкающим, тоже на подножке машины. В кабине шофер и командир орудия Василий Васильевич Горобец, добродушный, рассудительный ростовчанин.

Не успели достичь огневой позиции, как «рама» нас засекла и вывалила свой бомбовый груз. Особого вреда не причинила, но у Цветкова ранило водителя, Николая Ивановича Голованова, спустил левый передний скат. Машина стала — некому вести. Третья установка проскочила мимо не останавливаясь — таков военный закон: залп должен быть дан.

Я не могу остановиться — навожу установки на цель. Подъехал на огневую позицию, расставляю буссоль и кричу комбату:

— Ранило Голованова!

— Наводи быстрее и — огонь! — командует мне комбат и бежит к установке Цветкова.

Не успел он пробежать и двадцати метров, как навстречу со страшным ревом, наклонившись влево и вперед, мчится установка — за рулем Насыбулин. Узкие глаза степняка округлились, но вид решительный, даже злой. Он с ходу занял свое место, выскочил из-за руля и бегом к прицелу. Помощники уже крутили ручку подъема. Я только что закончил наводку остальных установок и скомандовал Насыбулину угломер и прицел. Я не стал ждать, когда он закончит наводку. По фронтовому опыту мы знали: «рама» о нас уже сообщила на свой аэродром, и самолеты противника будут вот-вот.

— Огонь! — ору что есть мочи и через несколько секунд: — Отбой!

Вижу, что установка Цветкова дала залп вместе со всеми. «Успел все же, — одобрительно подумал я о Насыбулине, — вот орел!» Я подбежал к ним. Саша Ефимов уже заканчивал перевязывать Голованова. Подбежал и комбат.

— Все уезжайте, заберите расчет. Я сам поеду, — заявил Насыбулин.

«Рама» неотлучно кружила над огневой позицией. Сейчас должны появиться штурмовики.

— Я с тобой, — заявил я.

— Нет, ты будешь командовать или советы давать. Я один.

— Ладно, — согласился Каменюк. — Успеха тебе, Самагуль.

Мы погрузили Голованова и сами разместились на машине Горобца, на которой приехал комбат. Самагуль рванул с места, и машина пошла, чуть накренившись влево, вперед.

Появились «юнкерсы». Мы устремились за Насыбулиным. Два самолета оторвались от стаи и направились к нам. Остальные начали бомбить огневую позицию.

Мы обогнали Насыбулина. Он вел машину, открыв дверцу и стоя одной ногой на подножке. Машина шла с креном, левая передняя покрышка болталась на диске.

Два «юнкерса» догоняли Насыбулина. Вот он резко повернул вправо, и тут же бомбы легли по его прежнему курсу. Он погнал машину к небольшому леску в овраге, без дороги, прямо по степи. До леска оставалось метров триста.

Самолеты развернулись и пошли на машину в лоб, открыв огонь из пулеметов. Насыбулин круто загнул влево и ушел из-под огня. Вновь разорвались бомбы, и водитель повернул прямо к леску.

«Юнкерсы» развернулись снова и теперь пошли на установку уже вдогонку. Насыбулин резко нажал на тормоз, машина замерла, а сам он прыгнул в ближайшую воронку.

Пулеметная очередь взметнула пыль перед машиной, и бомбы разорвались метрах в сорока впереди.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное