Фронтовые ночи и дни

Вдруг показались человеческие силуэты. Я приложил к плечу автомат и стал ждать, когда они подойдут ближе. Я уже был готов нажать на спусковой крючок, когда уловил что-то похожее на русскую речь. Подпустил их поближе и убедился, что это наши. Вышел из-за будки и позвал их к себе. Они сначала замерли от неожиданности, потом подошли. Оказалось, что ребята из бригады морских пехотинцев, которая накануне заняла станицу, а захватив грузовик со шнапсом, перепилась. Оклемавшись где-то в огороде, они выбрались из станицы, снова занятой немцами, и пробирались к своим. Я показал им, куда идти, и снова залег за будку.

Через час или два история повторилась. Еще два морячка вышли на меня в поисках наших.

Потом опять показались силуэты. Когда они подошли ближе, я, не поднимая автомата, вышел навстречу.

— Сюда, ребята.

«Ребята» сделали какое-то непонятное движение — и справа от меня сверкнуло пламя. Как будто обухом кто меня по плечу ударил. Я выронил автомат и кинулся назад. Но тут осознал, что бегу без автомата, и вернулся. Немцы исчезли. Я схватил автомат и побежал к своим.

Разыскав комвзвода, доложил, что приближаются немцы и что ранен. Мне казалось, что у меня просто нет правой руки, и я начал умолять командира взвода пристрелить меня. Вместо этого Иван позвал санитаров. Санслужба была готова к приему раненых, поскольку через пару часов должна была начаться атака. Я оказался первым. Прибежавшая медсестра быстро перевязала меня. Санитары под руки довели до дороги, положили на подводу. Подвода тронулась — я потерял сознание. Пришел в себя на операционном столе.

Швейцарская система

Персонал военно-санитарного поезда состоял в основном из женщин. Это были сестры и санитарки, совсем еще девочки, недавние школьницы. Мужская часть включала нескольких человек охраны и проводников. В поезде царила атмосфера влюбленности. Жизнь персонала складывалась из изнурительных рейсов, когда раненых везли с фронта в госпиталь, и отстоев в ожидании следующих поездок к фронту. Во время отстоев жизнь была почти беззаботной. Проходили репетиции самодеятельности, хора. Соревновались с хорами других поездов, давали концерты местному населению. По вечерам собирались в купе первого вагона, где было что-то вроде клуба.

Однажды среди девочек разгорелся спор, как надо целоваться и кто целуется лучше. Решили проверить теорию практикой и устроили соревнование. Поскольку в тот вечер я оказался единственным мужчиной, меня назначили судьей. Возражать я не стал, хотя опыта у меня не было.

Полученные в первом туре соревнования семь поцелуев повергли меня в замешательство: определить лучший было невозможно. Тогда я стихийно изобрел что-то вроде швейцарской системы и назначил второй тур. После него я отбраковал Нину: она лишь нежно прикоснулась к моей щеке и смущенно упорхнула в дальний угол купе.

После третьего тура отстранил Веру: она поцеловала меня не так, как мне бы этого хотелось. Оправдываясь через несколько дней, она сказала, что не могла целоваться как следует в присутствии других.

Финальную пару составили младший лейтенант Тася и вольнонаемная Рая из Баку. Их поцелуи были на уровне: долгие и с объятиями. Аудитория возражала против объятий, считая, что это не предусмотрено программой. Но я, как судья, авторитетно заявил, что поезд качает и оценить качество поцелуя я могу только, когда меня поддерживают. Определить лучшую было невозможно. Я назначал все новые туры, пока зрители не запротестовали. Пришлось вынести решение, что победили обе.

Утром, проснувшись, я поймал на себе пристальный взгляд врача.

— Что у вас с губами?

Я хотел объяснить, но губы не двигались.

СЕМЕН ШКОЛЬНИКОВ В ОБЪЕКТИВЕ — ВОЙНА

Я сижу за столом и пишу вступление к моим очеркам. Здесь же, на столе, слева от меня, лежит мой неизменный фронтовой друг — киноаппарат, с которым мы снимали Великую Отечественную. Я был дважды ранен — и моей камере достался крупный осколок от снаряда. Ранения нас роднят.

Теперь мы оба на пенсии. Он выработал свой ресурс и прописан в музее кино — достойный экспонат. А я? Я решил написать о том, как снималась на кинопленку война.