На месте дачи валялись одни только головешки.
Сгорел сарайчик, где хранился всякий садовый инвентарь, инструменты и прочие вещи необходимые в подсобном хозяйстве, сгорел туалет, только одиноко торчала посреди этого пожарища обугленная печка, заваленная золой и мусором.
Фрося безусловно ожидала что-то вроде этого, но увиденное, её ошеломило — дача не подлежала восстановлению, она нуждалась в новом строительстве.
Через плечо рядом сидящего милиционера она пыталась разглядеть в каком состоянии находится приусадебный участок, но сделать это из машины было чрезвычайно сложно.
Взгляды всех присутствующих в салоне автомобиля, наконец, оторвались от созерцания пожарища и переместились на Фросю.
Майор последним, наконец, повернулся к хозяйке уже бывшей дачи:
— Гражданка Вайсвассер, как вы объясните произошедшее, может ваш сынок устроил этот спектакль под названием «загорелся Кошкин дом»?
Фрося молчала, не отводя печального взгляда от места, где когда-то был её любимый райский уголок.
Она ещё лёжа бессонными ночами на нарах, думала о том, что подозрение обязательно упадёт на Сёмку и радовалась тому, что, как удачно совпало, ведь он эту неделю был далеко от дома и дачи, пусть теперь разбираются, а она будет молчать.
Все вышли из машины, вывели и Фросю.
Она облокотилась на уцелевший забор, не пожелав приближаться к пожарищу, а издали смотрела на некоторые обугленные деревья — кто его знает, может весной некоторые из них оживут — такими мыслями она отгоняла от себя весь ужас и радость произошедшего.
С не наигранной печалью в глазах Фрося смотрела, как милицейские сапоги и ботинки отшвыривали в сторону мокрые головешки и угли, слушала, как мрачные мужчины прикидывали между собой, когда мог произойти пожар и кто мог его устроить.
Искать было негде и нечего, дача сгорела основательно.
Вокруг печи валялись осколки стекла, треснутая фаянсовая посуда и расплавленные ложки, вилки и миски.
Майор со злостью оторвал от забора штакетину и начал ей копаться в этом обугленном мусоре, но, вскоре, плюнув в сердцах, бросил это занятие и подошёл к остальным, стоявшим вместе с Фросей возле машины.
Сбегавший за это время к ближайшим соседямодин один из милиционеров, вернулся с полученными от них сведениями, что пожар приключился ночью с субботы на воскресенье прошлой недели, хозяйки на даче не было, она уже больше недели здесь не появлялась, никого подозрительного рядом не видели, да и особо это было трудно сделать, потому что в эту ночь шёл ливневый дождь.
Соседи в большинстве считали, что в эту погоду могли на дачу проникнуть бесшабашные подростки или пьяницы и случайно устроить пожар, такое иногда бывало в их дачном посёлке.
Они также заверили, что проявили гражданскую сознательность и о случившемся на следующий день сообщили по телефону в надлежащие службы милиции и пожарной охраны.
Раздосадованные милиционеры и с понурым видом Фрося вернулись в тюрьму.
Глава 82
Фрося вернулась в свою камеру почти под ужин.
Все обитатели уставились на неё, кто-то с удивлением, а кто-то с интересом.
Первой подбежала вездесущая Щепка:
— Привет Полячка, я думала, что тебя увели уже с концами, а тут на тебе, явилась.
Ну, что там, следаки что-нибудь накопали или всё в ажуре?
— А нечего копать и негде, милиционеры порыскали, а я подышала свежим воздухом.
— Так и надо ментярам поганым, я много слышала про Меченного, если он прописал, что кранты, то кранты, ему, что пырнуть, что грабабануть ничего не стоит.
— Щепка, давай не будем больше перетерать эту тему, себе может стать дороже.
Фрося отлично понимала, что обсуждать с кем-то произошедшее на даче в камере не стоит, любая из находящихся здесь, могла ради облегчения своей участи, спокойно сдать её, передав ценную информацию своему следователю.
Щепка уважительно посмотрела на Фросю.
— А ты, толк в тюремных порядках быстро усекла, всё кранты, тёрок больше нет.
Фрося с Настей уселись рядом на нарах вместе поужинать.
Чуткая подруга не стала ни о чём выпытывать Фросю, но та сама с печалью в голосе поведала обо всём, безусловно, не сообщая о том, что вместе с дачей сгорел страшный компромат на неё.
Лёжа в смрадном помещении камеры на своих нарах после отбоя, Фрося обычно долго не могла заснуть.
Она мысленно перебирала детали произошедшего с момента ареста, все предыдущие допросы и тщательно готовилась к следующим, выстраивая в голове линию своего поведения.
Дни потекли, выворачивая душу наизнанку своим гадким однообразием и ожиданием каких-то изменений в её судьбе, но на допросы больше пока не вызывали.
В пятницу неожиданно сообщили, что ей дали свидание с сыном.
Фросю привели в комнату для свиданий, к её большой радости без наручников.
Посреди стоял стол, а по обе его стороны два стула, намертво прикреплённых к полу, ещё один стул находился возле дверей.
Фрося села, сложив руки на коленях, но не находила им места.
Она нервно оглядывалась, то, разравнивая складки на свитере и юбке, то, поправляя волосы и заглаживла на лице заживающие царапины, и принявшие желтоватый оттенок сходящие синяки.