Перед уходом Фрося написала записку Олегу, сверху прижав сложенный пополам листок запасным ключом от её квартиры.
За час они домчались до деревни, где жила Настя и вошли, в её выстуженный за ночь, старенький дом.
— Настюха, а не пора ли тебе хоромы сменить или эти подновить, а может подумаем, как в город перебраться?
— Фрося, ты опять за своё, не лежит моя душа к городу, ведь на работу ездить согласилась только ради будущей пенсии, страшновато на старости лет без надёжной копейки остаться, на Саньку моего надежды мало, а Митька вернётся, что он будет в городе делать, а тут опять на колхозный трактор сядет.
Фрося спустилась в подвал и залезла рукой под основание балки, расположенной под потолком.
Она легко выгребла оттуда худой пакет и пересчитала оставшиеся там деньги.
В наличии было даже меньше, чем она рассчитывала, каких-то пятьсот рубликов.
Тщательно подсунула, вместо рублей, доллары, привезённые Аглаей, и поднялась в хату.
Настя к тому времени, одевшись в старый, но весьма тёплый овчинный тулуп и валенки, уже поджидала Фросю.
— Фросенька, возьми термос с горячим чаем и кой-какую еду нам на перекус и садись в машину, а я занесу соседке бутылку, и она тут похозяйничает вместо меня, у самой то у неё почти ничего нет, голь перекатная, баба хорошая, но пьющая.
Не прошло и десяти минут, Фрося увидела, как в сопровождении Насти какая-то женщина прошествовала в сарай, а затем её подруга с неизменной большой хозяйственной сумкой втиснулась на заднее сиденье.
— Ты, чего это назад залезла?
— Лапочка, боюсь своей одёвкой вид тебе испортить.
— Вот, дурёха, так дурёха.
И Фрося смеясь, завела машину.
На толкучке они заняли одно из свободных мест за облезлым прилавком.
Настя расстелила лист полиэтилена и выложила на него своё вязанье — шерстяные свитера, варежки, носки и какие-то детские вещи.
Фрося рядом устроила одну из кожаных курток, сшитых Таней.
— Настюха, проси для начала за эту курточку триста рубчиков, будут торговаться, за двести пятьдесят отдавай, а я пройдусь, надо осмотреться, что, да, по чём.
Фрося в своей норковой шубе представляла собой заманчивого покупателя, поэтому продавцы разного вида с удовольствием демонстрировали ей свой товар, оглядываясь, вытаскивая из-под прилавка дефициты всех мастей.
Через часик она вернулась к подруге, куртки на месте уже не было.
— Что, Настюха, ушла наша курточка?
— Фросенька, со свистом, за двести семьдесят отдала.
— Отлично, семьдесят наших, пойду к машине ещё две принесу, но выставляй по одной.
Когда она вернулась к прилавку, то заметила возле Насти стоящих двух парней, явно кого-то поджидавших.
Фрося не стала приближаться, а издали махнула подруге рукой.
Настя замахала в ответ, чтобы та быстрей подошла к ней.
— Голубушка, эти парни хотят купить такую же куртку, как их товарищ.
— Не пойдёт, мы с тобой явно продешевили, я видела, там такую за триста пятьдесят загнали.
— Мамаша, не гони пургу, мы две за пол штуки возьмём, век воли не видать.
Фрося сощурила глаза:
— Ты, чё недавно парашу нюхал или косишь под блатного?
Парень остолбенел, а второй тихо проговорил:
— Мать, давай без эксцессов, мы же на базаре, твоя последняя цена, сойдёмся, мерим, а если нет, то побежали дальше искать нужный нам товар.
Фрося оглянулась:
— Берёте сразу две, за шесть соток отдам, ни копейки меньше.
Ребята отошли, посовещались и вернулись:
— Давай мать, с тобой, похоже, особо не поторгуешься, мы согласны.
— Тогда, зайдём за наш прилавок на примерку, а то если сделаете ноги, мне не с руки за вами по толкучке бегать или искать, кто вам задницу надерёт.
Через десять минут обе стороны довольные друг другом мирно распрощались.
— Настюха, держи свою долю.
— Фросенька, ты не ошибаешься, сто тридцать пять рубликов здесь?
— Это твоя половина, свою я уже в сумочку спрятала, а хозяин получит то, что запрашивал.
— Ох, ты, моя господарушка, я тут своим вязаньем чуть на тридцатку наторговала, а ведь нитки тоже денег стоят, про работу я вообще молчу.
То, о чём ты мне давеча ночью говорила это и есть эти курточки?
— Нет, Настюха, это так мелочь, мне обещали партию товара ещё более стоящего.
— Так, пойдём уже отсюда, чего зря мёрзнуть, заработав махом такие деньжищи, будем что ли ждать с тобой, пока кто-нибудь ещё одни носочки купит.
Фрося отвезла Настю в её деревню и уже к обеденному часу была дома.
Записка лежала на том же месте, но ключ отсутствовал.
Фрося развернула листок — под её текстом прочитала написанное Олегом:
«Фросенька, принимаю ключ, как высшую степень доверия и дарованную надежду на будущие встречи.
После двух освобожусь и приеду к тебе, надеюсь застать дома, вылетаю завтра, с величайшим чувством душевного тепла, Олег.»
Фрося усмехнулась — надо же, душевного тепла, а, что нельзя было просто написать — с любовью…
Наверное, нет у него ещё ко мне той любви, о которой вслух кричат, а я бы уже могла бы во всеуслышание крикнуть, дурочка и есть дурочка, на седьмом десятке любви ей подавай.
Так, еды со вчерашнего дня осталось полно, приедет, разогреем, а пока позвоню подружке Андрея, надо, похоже, самой активизироваться.
— Анна Николаевна, это Фрося…