— Какая вы, всё же нетерпеливая, о каком самочувствие пока может идти речь, когда он находится ещё под наркозом, а операция прошла успешно, гематомы в черепной полости нет, черепные кости скрепили пластиной, а остальное уже в руках божьих и, конечно, многое зависит, как больной перенёс операцию и будет восстанавливать силы, ведь он потерял много крови, пока его нашли.
— Глеб Николаевич, я очень надеюсь, что вы будете держать меня в курсе всего процесса лечения, будут задействованы все необходимые медикаменты и обеспечено внимание ведущих специалистов…
И она положила на стол стодолларовую банкноту.
— Ну, мадам, это зря, ведь и так, вокруг этого больного царит ажиотаж, его персоной заинтересовались на самом верху, как ни как, иностранный поданный.
Но, купюру он аккуратно сложил и засунул в карман рубашки под халатом.
— Глеб Николаевич, я могу его увидеть?
— Пойдёмте, но только издали, когда он придёт в себя после наркоза и его переведут в палату, я вам выпишу пропуск, по которому, если захотите, можете даже ночевать возле него.
Фрося через стекло смотрела на лежащего, подключённого к различным аппаратам Марка. Ей была только видна забинтованная голова и неподвижное тело, накрытое белоснежной простыней. Делать в больнице сейчас было нечего, и она поехала к Тане. Невестка встретила её с встревоженными глазами:
— Мама Фрося, что случилось? Утром позвонил Алесь, нёс какой-то вздор, что твоему мужу сделали операцию, что он сейчас находится в реанимации. Объясни, ради бога, о чём идёт речь?
— Танюха, дай пройти на кухню, поставь чайник на плиту, я вся разбитая, а мне нужно теперь столько сил.
Таня не стала больше задавать вопросов, а быстро начала готовить бутерброды, искоса поглядывая на побледневшее лицо и уставшие глаза свекрови. Приняв от Тани большую чашку чая, Фрося несколько секунд погрела ею руки.
— Танюшечка, ночью на Марка напали грабители, ударили чем-то тяжёлым по голове, раздели до гола и оставили умирать на морозе.
У Тани выпал нож из рук, которым она намазывала сливочное масло на хлеб.
— Мамочка, как он сейчас?
Из глаз молодой женщины потекли слёзы. Фрося рассказала невестке всё произошедшее с момента, как та уехала от неё вместе с Леоном домой и до нынешнего состояния Марка после операции.
— Мама Фрося, что теперь будет, чем я могу тебе помочь?
— Можешь Танюха, можешь, на моих руках застрял разбалованный эгоист, который кроме себя и своих интересов ничего и никого не видит и не слышит, но я несу перед ним и собой ответственность, от которой пока не открещиваюсь. Проследи, пожалуйста, за ним.
— В каком смысле, караулить возле училища?
Фрося кисло улыбнулась.
— Танюха, ты своей наивностью даже в этот момент пытаешься меня рассмешить. Я, имею в виду, с кормёшкой, стиркой, ну, и вечерами позванивай ему, чтобы не закуролесил.
— Ну, это не очень сложно, готовлю и стираю себе, заодно и его возьму под опеку, где трое, там и четвёртый. А, что с тобой или, как ты?… ой, запуталась…
— Танечка, доченька, я буду большую часть дня и, возможно, и ночи, рядом с Марком, я ему сейчас нужна больше чем кому.
— Мамочка, держи меня в курсе событий, когда Марк придёт в себя, позвони, я ему бульончик сготовлю и всё, что только он пожелает. Ты особо не мотайся, у меня ведь машина под боком, позвони и я подвезу, что надо.
— Танюшечка, я и не сомневалась в твоей преданности, ты должна в ближайшее время обменять тысячу долларов на наши деревянные, я уже на мели, от всего моего богатства осталось только пятьсот рубликов.
— А, ты же говорила…
— Говорила позавчера, а сегодня уже другая ситуация, да, и внуку купила обещанную крутую гитару за две с половиной тысячи.
— Мама Фрося, а у него совесть есть?
— Пока не замечала, но думаю, что пора её воспитывать.
И Таня поняла, что больше вопросов на эту тему задавать не надо.
Глава 37
От Тани Фрося вернулась в больницу, но никаких перемен не обнаружила — Марк был по-прежнему в реанимации и о его самочувствие никто не мог сказать что-нибудь конкретное. Фрося вышла из больницы и стала прогуливаться по её территории, надо было многое обдумать, ведь ближайшее, а тем более, далёкое будущее, в связи с произошедшим с Марком, виделось в очень смутном свете. Из раздумий её вывел голос Леона:
— Пани Фрося, как хорошо, что мне удалось застать вас здесь. Никто не помешает нам спокойно поговорить и попрощаться. Завтра в полдень я улетаю домой, сожалею, что мне это приходится совершать одному, но будем уповать на милость господню, на силу духа пана Марка, на ваше доброе сердце и заботливые руки…
— Пан Леон, как хорошо, что мы с вами нашли общий язык и не только в душевном понимании, но можем спокойно общаться, а иначе сейчас возникли бы огромные трудности.